Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии - [110]

. На самого же Гитлера краткая информация Папена произвела такое впечатление, что он немедленно поспешил в Берлин с целью еще в полночь 10 января выслушать от своего будущего вице-канцлера подробный рассказ о разговоре с Гинденбургом.

Наверняка не без содействия Папена 11 января в президентском дворце появились руководители высокоцени-мого Гинденбургом «Ландбунда» граф Калькрёйт, фон Зибель и фон Рор-Деммин, чтобы настроить старика против поселенческой политики Шлейхера, который считал, что рейхсвер вовсе не предназначен «охранять отжившие отношения собственности»⁷² в сельском хозяйстве. Возможно, беседа эта (ко второй ее части Гинденбург привлек Шлейхера) и не отвечала их ожиданиям. Во всяком случае руководство «Ландбунда», дабы придать своим протестам наибольший вес, сразу после этой аудиенции опубликовало свою резолюцию. В ней говорилось, что обнищание сельского хозяйства приняло «при терпимом отношении со стороны нынешнего правительства такой масштаб, какой был бы немыслим даже при чисто марксистском (имеется в виду социал-демократическом, — В. Р.) правительстве»⁷³.

Аристократические просители прибегли к столь острым выражениям потому, что бюджетная комиссия рейхстага, как стало известно из парламентских кругов, в ближайшие дни собиралась создать следственную комиссию для расследования «непорядков» (читай: коррупции) в организации так называемой восточной помощи и многие из этих господ хотели путем немедленной ликвидации всех парламентских институтов и так или иначе связанного с ними правительства избежать затрагивающих их лично разоблачений. Сам Гинденбург тоже был замешан в подобной коррупции⁷⁴, а потому к просьбе ландбундовцев оказался весьма восприимчив.

Однако при данном положении вещей ни о каком согласии в лагере реакции, а тем более единстве среди реакционных противников Шлейхера не могло быть и речи. Например, Имперский союз германской индустрии резко выступил против президиума «Ландбунда» и заявил (прямо-таки в нацистских демагогических выражениях), что возмущен «ограблением сельского хозяйства в угоду всемогущим интересам денежного мешка, принадлежащего ориентирующейся на международный рынок экспортной промышленности и ее сателлитам».

Тем временем Гитлер и Папен, старавшиеся перехитрить друг друга (последний, правда, без всяких перспектив на успех), продолжали торговаться по оставшимся 4 января еще не выясненным пунктам. В частности, спор шел по персональным вопросам: о дальнейшем подчинении Пруссии рейху и о передаче отдельных ведомств министерству рейхсвера и министерству внешней политики. Поскольку в августе Гинденбургу внушили (с точки зрения конституционного права это было лишено какого-либо основания), будто он, как главнокомандующий рейхсвером и международно-правовой представитель государства, может назначать глав обоих министерств по собственному желанию, то он со свойственным ему упрямством держался за свое право. Поэтому Папен счел, что сможет использовать данное обстоятельство для расширения своего влияния на будущее правительство. Он даже попытался оказать давление на нацистов, заявив, например, 18 января: у него не хватает влияния на Гинденбурга, чтобы добиться назначения Гитлера.

Бушевавший нацистский главарь был несколько успокоен Герингом, Фриком и другими своими советниками; сначала он уехал из Берлина, а потом вернулся. Теперь ради спасения своего престижа он вынужден был искать компромисса: предложить на пост военного министра такого генерала, который бы, с одной стороны, был верен свастике, а с другой — пользовался доверием Гинденбурга. Таким человеком явился тогдашний глава делегации рейхсвера на Женевской конференции по разоружению генерал-лейтенант Вернер фон Бломберг. Как и Гинденбург, он принадлежал к старинной офицерской фамилии, воспитывался в кадетском корпусе и служил в Большом генеральном штабе.

Поскольку предметом спора служил и пост министра иностранных дел, Гитлер привлек к шедшим с переменным успехом переговорам с Папеном о коалиционном правительстве своего советника по внешнеполитическим вопросам Иоахима фон Риббентропа. Имевший свою виллу в фешенебельном районе западного Берлина, Риббентроп из соображений секретности предоставил ее для встреч Гитлера и. его ближайших сообщников с Папеном (18 и 22 января), а также Геринга и Фрика с Папеном (24 января). Встречи проходили по всем правилам конспирации: участники покидали оперный театр во время действия, пересаживались в темноте из одной автомашины в другую, и она мчалась в прямо противоположном направлении, избирали зигзагообразный маршрут и прибегали к иным подобным методам маскировки.

Все эти предосторожности хотя и скрыли подробности ковавшегося фашистского заговора, однако не смогли помешать общественности в общих чертах узнать о нем.

Старые буржуазные партии (в той мере, в какой они еще были способны действовать) отреагировали на него тем, что заблаговременно постарались примкнуть к будущему фашистскому правительству. Гутенберг попытался сделать это (хотя сам он зачастую действовал противоречиво) посредством сближения с Папеном. Немецкая народная партия и Баварская народная партия, а также Центр (хотя в нюансах по-разному) руководствовались ошибочным предположением, будто они смогут вклиниться в возглавляемое нацистами правительство, следуя за Шлейхером. Не выступая открыто за непопулярного канцлера в генеральском мундире, они поддерживали его кабинет.