Как это было - [11]

— Сами Ротшильды, — терпеливо сказал начальник, — подать рекламацию не могут, поскольку до сих пор находятся в представлении.

— Чушь! — возмутился я, забыв о субординации. — Стандартное представление рассчитано на три часа, и невозможно…

— Шекет! — повысил голос начальник. — Вы что, до сих пор не поняли, что Ротшильды, жмоты этакие, приобрели не лицензионный диск за двести шекелей, а пиратский — за четырнадцать?

— Ах! — воскликнул я, поскольку только в этот момент до меня дошла трагичность ситуации.

Даже лицензионные программы представлений с убийствами имели ту особенность, что в спектаклях использовалось нестандартное оружие, а какое именно — в лицензионном режиссерском сценарии не говорилось, это должен был решить сам «убийца». Пиратская программа лишь усиливала этот театральный эффект, так что к месту действия я прибыл, облаченный в лучший по тем временам молекулярный бронежилет, не имея ни малейшей уверенности в том, что эта конструкция спасет меня от вышедшего из-под контроля убийцы.

Еще в квартале от дома, где шло представление, я понял, почему соседи подали рекламацию. Из квартиры на втором этаже доносились дикие вопли, перемежавшиеся визгом, грохотом падавшей мебели и прочими звуковыми эффектами. Разумеется, это вовсе не означало, что там на самом деле все уже переломано, а домочадцы добивают друг друга. В лицензионных спектаклях такое было попросту невозможно, но речь-то шла о пиратской копии!

Я поднялся на второй этаж и позвонил — не в дверь, конечно (кто ж мне откроет, если все заняты в представлении?), а в память домашнего компьютера. Представился и потребовал открыть, поскольку в данной квартире нарушается закон об охране авторских прав. Дверь распахнулась, я ввалился в гостиную и оказался в самом центре представления.

Расстановка действующих лиц оказалась такой. Главный герой — хозяин квартиры, мужчина атлетического сложения лет сорока. Его персонаж (я-то знал, о чем шла, по идее, речь в этой постановке!) — тщедушный и очень противный коммивояжер, которого терпеть не могут все, кто его знает, и каждый не прочь его прикончить в тихом и темном месте. Это — жертва, которую убивают в первом же акте.

Но копия-то была пиратской! Шло наверняка уже третье или даже четвертое действие, а жертва все еще была жива и, похоже, не собиралась отдавать свою жизнь во власть убийцы.

Хозяйка квартиры, миловидная, в отличие от мужа, женщина лет тридцати пяти, играла роль подруги жертвы — вообще говоря, согласно режиссерскому замыслу, она тоже могла оказаться убийцей, поскольку ненавидела привычку своего приятеля засыпать сразу после окончания интимного акта. Когда я вошел в квартиру, женщина сидела на шкафу и целилась в мужа из импровизированной рогатки, которая на самом деле могла оказаться лазерным пистолетом, так что мне следовало держаться подальше от линии прохождения луча.

Если бы этот жмот, хозяин квартиры, не пожалел двухсот шекелей на лицензионную кассету с режиссерской программой представления, семья наверняка получила бы массу удовольствия от расследования преступления. Пиратская же копия, эта дешевая импровизация на заданную тему, заставила даже детей войти в роли потенциальных убийц, что было вовсе недопустимо. Детей здесь было четверо — самому младшему, на мой взгляд, было лет семь, и ему, насколько я понял, досталась незавидная роль автора-рассказчика (что не мешало этому ребенку, кстати говоря, быть и убийцей, пиратские копии допускали и такое!). Кроме него была еще девочка лет десяти и два мальчика — одному было примерно двенадцать, а второй уже достиг возраста бар-мицвы. Дети медленно перемещались по квартире, взгляды их были затуманены, они так вошли в роли, что внешний мир не существовал для них ни в каком своем проявлении. В лицензионной программе всегда предусматривается трехпроцентное внешнее вмешательство в сознание актера — для того, чтобы ему было легче выйти из роли, когда спектакль закончится. Но в пиратской копии такая мелочь не предусматривалась, и вошедшие в роль дети ощущали себя в полностью воображаемом мире. Я мог побить их, колоть иголкой — никто даже не отреагировал бы. Представление находилось в самом разгаре, и у меня была почти невыполнимая задача — направить действие к финалу. Иначе, когда пиратская программа закончит работу (а она эту работу когда-нибудь закончит!), наступит коллапс сознания, и спасти эту семью — особенно детей — могут не успеть даже лучшие реаниматоры службы спасения.

Что я мог сделать? Войти в представление сам? Рискованно: мне вовсе не улыбалось оказаться убитым кем-нибудь из этих милых созданий. Конечно, это будет виртуальное убийство, убийство в домашнем спектакле, но если меня убьют хотя бы виртуально, как я смогу довести расследование до конца?

Нет, это не выход. Отключить ретранслятор с программой спектакля я тоже не мог — наступила бы немедленная реакция, тот же коллапс сознания. Мне было жалко родителей, а еще больше детей, которые наверняка обожали играть в домашних спектаклях и не могли предположить, что собственный папочка по причине патологической жадности купил для них не нормальную режиссерскую программу, а ее пиратскую копию.