Как дети - [4]

Хотя потом он, как никто из нас, будет удивительно остро вспоминать этот тягучий бесконечный день как удивительное событие, собравшее всю семью воедино, буквально прижавшее нас друг к другу, втиснувшее в стены собственного дома.

Об этом дне он будет говорить как о самом запомнившемся и одном из самых счастливых, хотя не происходило ровным счетом ничего. Люди очень странные. Но самое удивительное – это их память. В тот день брат буквально изнывал от скуки. Впоследствии он изнывал от тоски, вспоминая этот день.

Бывали часы или даже целые дни, когда дом застывал над временем. Минуты и секунды переставали что-либо значить, они как будто выветривались из наших комнат.

Что-то подобное произошло, когда дождь, уже ближе к вечеру, закончился. Казалось, с самого утра мы так или иначе стремились куда-нибудь выйти и чем-нибудь заняться. Но как только от земли начал подниматься влажный травяной запах, а из-за облаков показалось холодное вечернее солнце, произошло именно то, чего мне так хотелось. Мы не выходили из дома, как будто снаружи действительно ничего больше нет и нам некуда идти. И это было здорово.

Не сговариваясь, собрались в одной комнате. Даже брат как будто поймал спокойную радиоволну и скользил по ней вместе с нами. Снаружи шло время. Но мы были внутри. Переживали свою персональную бесконечность.

VI

В последний день родители уехали за продуктами для ужина, а мы с братом пошли купаться.

– Мама убьет, если узнает. Сначала тебя, а потом меня, – сказал я ему.

– Никто не узнает, если мы ничего не скажем.

Спорить я не стал. Это был мой единственный шанс. И мне очень хотелось его использовать. Пруд находился недалеко от дома. Родители должны были вернуться не раньше, чем через час. Мы оба знали, что успеем.

Брат всегда купался голышом, нацепив трусы на шею, чтобы можно было сразу в них впрыгнуть, если кто-нибудь появится на берегу. Но в это время на пруд уже почти никто не ходил. Я скинул плавки вместе с остальной одеждой – потом не придется придумывать объяснение, где я их намочил.

Вода и правда была холодная. Зайдя по колени, я ненадолго остановился в нерешительности.

– Плыви сюда, голожопик! – крикнул мне брат. На поверхности торчала только его довольная физиономия. Ну что мне оставалось делать? Я сделал еще несколько шагов и неуклюже плюхнулся в воду.

Мы плавали по гладкой, спокойной, уже по-осеннему темной воде. Тело быстро привыкло к холоду. Вокруг стояла тишина, только наши руки и ноги рассекали застывший пруд. И еще были слышны пофыркивания брата. Купаться он любил, но плавал не очень хорошо.

– Ну все, давай, вылезай, – сказал он наконец. Надо же показать, кто здесь старший.

Выйдя на берег, мы долго скакали по траве, вытряхивая набившуюся в уши воду. Потом он тер мне голову полотенцем. А потом мы пошли домой.

Когда родители вернулись, между ними чувствовалось напряжение. Они никогда особо не ругались, но иногда бывали друг другом недовольны. Это выражалось в их излишней собранности и подчеркнутой холодной вежливости друг с другом. Они старались не выяснять отношения при нас и не показывать, что поссорились. Но это всегда было понятно. О причинах мы с братом могли только догадываться.

Последний ужин на даче проходил в молчании. Мы с братом неловко переглядывались, когда папа или мама в ответ на наши попытки начать разговор отвечали что-нибудь невпопад. Еще одна отличительная черта: каждый раз, затаив что-нибудь друг на друга, они становились излишне приветливы с нами. Это показное дружелюбие, как бы говорящее о том, что «вас это ни в коем случае не должно касаться», только расстраивало нас еще сильнее. То есть нас это в итоге касалось в первую очередь, потому что папа и мама превращались в двух иностранцев, которых очень трудно разговорить, которым все приходится объяснять на пальцах, до которых практически невозможно донести смысл того, что ты действительно хочешь сказать.

Думаю, мы с братом тогда чувствовали одно и то же: наш последний вечер, от которого зависят все дальнейшие воспоминания, мог обернуться просто скучным поеданием пищи. Это был не просто ужин, а время – и все это прекрасно понимали, – когда мы в последний раз по-настоящему собираемся всей семьей перед тем как брат уедет очень надолго, а папа снова начнет пропадать в театре и на съемках. Как будто мы смотрели фильм, персонажами которого сами же и были: все идет к довольно неудачному финалу, и, если ничего не изменится, мы рискуем выйти после просмотра с ощущением, что время потрачено зря.

Мне было грустно, но еще сильнее было жаль брата. Родителей тоже было жаль. Потому что они не могли не понимать, что на самом деле сейчас происходит, но и поделать тоже ничего не могли. Видимо, с годами находить простые решения становится все сложнее.

Прошло еще несколько минут или несколько десятков минут. Похоже, нам ничего не оставалось, кроме как смириться с происходящим. Когда все было съедено, мама сказала, что чай будет чуть позже, и мы разбрелись по разным комнатам.

Дом затих. Казалось, он заранее начал привыкать к тому молчанию и тишине, которые наступят, когда мы вернемся в город. Все погрузилось в вечернюю полутьму, разрежаемую лишь светом электрических лампочек. На полках и подоконниках появился первый тонкий слой пыли, которая будет теперь копиться до нашего следующего приезда. Я попытался прислушаться к дому, почувствовать нечто особенное, разгадать загадку, но слышал только ветер за окном и позвякивание посуды, которую мама убирала со стола.