Как быть евреем - [3]

Ю.Л. Какие органы?

Д.Д. Голова и сердце. Наверное, я говорю с тобой слишком резко, не имея на это никакого права. Ведь ты пришел ко мне, чтобы спросить о раввине, который организовал бы смешанную церемонию. Но я в буквальном смысле имел в виду «двусмысленность» твоей позиции с точки зрения того, что значит быть евреем. Конечно, тебе не чужда идея быть евреем, чтобы целиком ее отвергать. В противном случае ты не заговорил бы о раввине и довольствовался бы регистрацией в загсе — а то и венчался бы в церкви, если невеста потребует. Уж конечно, в этом случае ты не стал бы слушать ворчливые упреки старого отцовского приятеля в ответ на собственные малоубедительные возражения. Разумеется, тебя твое еврейство чем-то притягивает. С другой стороны, уж прости меня, тобой движет не столь простая штука, как любовь, — сдается мне, что в этом случае ты подхватил болезнь, характерную для многих русских евреев твоего поколения.

Ю.Л. Продолжайте.

Д.Д. Да, ты вырос не в местечке. Там, несмотря на все опасности и трудности, картина мироздания четко просматривалась: существуют евреи и неевреи — и это два разных мира. В твоей же вселенной есть что угодно, кроме ясности. По сути дела, ты выдвигаешь две взаимно противоречащие версии того, что значит быть евреем. В школе тебе, наверное, рассказали, что иудаизм есть религия — одна из трех великих монотеистических религий. Но за прошедший век роль религии в жизни общества значительно снизилась. И тот факт, что одна из этих религий — иудаизм, становится все более несущественным. «Быть евреем» означает сейчас очень мало в плане религиозной практики или религиозного мировоззрения и даже в плане общности с другими евреями. Для большинства русских евреев иудаизм — это уже не столько религия, каким-то образом влияющая на их жизнь, сколько то, что в некоторых анкетах называется «религиозной принадлежностью». Так сказать, все куда-то приписаны: русский — православный, поляк — католик, а мне куда? Да и что такое сама «религиозная принадлежность», становится все менее понятно. Значение того факта, что ты еврей, — почти нулевое. Но это только внешняя сторона. Если же покопаться, то родившийся евреем по-прежнему сталкивается с проблемами. К двадцати — двадцати пяти годам тебе наверняка приходилось слышать грязные ругательства в свой адрес, какие-нибудь антисемитские высказывания. По крайней мере, тебе известно, что не так давно евреев не слишком жаловали, не принимали в университеты, закрывали доступ к престижным профессиям — если открыто не преследовали. Сочетание этих двух тенденций смертельно. С одной стороны, принадлежность к еврейству ничего не дает — религиозные обряды практически не соблюдаются, чувство единства с другими евреями отсутствует, даже ощущение своего еврейства, которое навязывала тебе раньше советская власть, и то постепенно уходит. С другой стороны, ты испытываешь некий дискомфорт от сознания того, что для некоторых русских твое еврейство имеет значение, — в результате, когда ты скрываешь свое происхождение или отказываешься от него, то испытываешь чувство, будто обманываешь окружающих, будто выдаешь себя за другого. Еврей, выросший в таком мире, оказывается в затруднительном положении. Он хочет быть честным, хочет быть самим собой, но не имеет возможности утвердить себя в качестве еврея — разве что в редких случаях. А если его еще и зовут Юрием Леваковым, то такая возможность выпадает действительно редко — разве что кто-то в твоем присутствии скажет что-то антисемитское, полагая, что находится среди «своих», неевреев. Разве это не так?

Ю.Л. Да, это случалось.

Д.Д. И выскочить из этой неловкой ситуации невозможно. То, что человек — еврей, окружающих интересует все меньше, кроме разве что небольшого числа записных антисемитов. Он чувствует себя преимущественно русским, считает Россию своим домом — хотя некоторые русские смотрят на него иначе, чем на самих себя. Ощущать свое еврейство — это не то чтобы постоянная, каждодневная проблема, но она глубоко связана с осознанием своего «я». И вот он находит решение — а если это нельзя назвать решением, то, по крайней мере, это шаг, который должен облегчить его положение. Я говорю «он», поскольку имею в виду главным образом молодых мужчин-евреев. Женщины тоже могут вступать в смешанные браки, но у них при этом несколько иная мотивация, менее завязанная на обществе в целом, а больше — на семейных взаимоотношениях.

Ю.Л. Все это слишком отдает психоанализом. Довольно необычно для профессионального банкира…

Д.Д. Ты прав, но я почти закончил. В любом случае его решение ничем не отличается от того, которое собираешься принять ты. Он понимает, что женитьба на православной заметно облегчает его двусмысленную ситуацию… Надеюсь, мои предположения к тебе вообще не относятся; в противном случае ты простишь меня. Однако есть один показательный момент, который роднит твой случай с другими подобными. Наш еврей, готовый упасть в объятия православной, но пребывающий в колебаниях, высказывает последнее, очень необычное желание: чтобы брак был заключен раввином. Разумеется, он назовет с десяток причин, почему у него возникло такое странное желание: он собирается это сделать «для своих родителей» (хотя на самом деле родители чаще всего хотят, чтобы он ничего подобного не делал!); его престарелые дедушка и бабушка почти при смерти, и им нежелательно сообщать, что невеста внука — не еврейка… И так далее. Все эти причины ничего не стоят. В том числе и его убежденность в том, что таким образом он утверждается как еврей, — на самом деле он свел свое еврейство почти к нулю. Подлинный смысл его поступка состоит в следующем: он хочет, чтобы православная Россия приняла его в свои объятия как еврея. Просто жениться на девушке, отметившись в загсе, — значит уйти в подполье, а он слишком ощущает себя евреем и хочет это продемонстрировать. Поэтому он должен жениться на ней как еврей, гарантией чего служит присутствие раввина: таким образом он очищает свое еврейство от любых пятен. И уже тогда факт его принадлежности к еврейству становится по-настоящему случайным и малозначащим, о чем свидетельствует неизменное присутствие его жены — что ему и нужно.