Как будут без нас одиноки вершины - [12]

— После срыва, конечно, испугаться не успеваешь, а вот спина мокрая, но как только начнёшь работать, — всё проходит. Страх бывает за группу. Один раз я «чемодан» держал, а внизу Башкиров.

Боялся, не удержу, но Володя успел уйти. Вот это был страх. А когда несчастье, я становлюсь совершенно спокойным и начинаю действовать. Если кто запаникует, сразу прерываю.

— И я тоже самое.

Домбайская трагедия

— 63-й год — год Домбайской трагедии. Но в то же время в нём было немало нового, необычного, интересного.

Начался же он с заявки нашей команды «Спартака» на первенство Союза. Южная стена главного Домбая. В это же время команда московского «Труда» в составе Бориса Романова, Владимира Ворожищева, Славы Онищенко, Славы Романова заявила Восточный Домбай с Бу-Ульгенского ущелья.

Вышли мы на перевал, сделали большую заброску, оставили палатки и начали работать. Обрабатываем с Вербовым маршрут с карнизами. На третий день обработки упёрлись в приличный карниз на стене. Большое нависание. Поохали, поохали и начали работу со шлямбурами и лесенками. Я дошёл уже до края, можно было выходить, но времени оставалось мало, конец дня, и вернулся под карниз. Назавтра со свежими силами наметили штурм карниза.

Соорудили мы с Володей что-то вроде площадки, палаточку натянули. К стене прибили, устроились уютно, полусидя, полулёжа. Пьем чай.

Ночью просыпаемся от жуткого грома. Идёт сплошной камнепад, на небе не видно ни звездочки. Мы как в подземелье. Со сна ничего не можем понять. Запах серы, искры во все стороны. Прямо ад!

Когда утром мы посмотрели, что он натворил, ужаснулись. Весь Южно-Домбайский ледник был покрыт камнями. Такого землетрясения не случалось более ста лет. Эпицентр на Кавказе, километров в 15. В районе Птыша зарегистрировали 9 баллов, в Домбае — 6, в Тбилиси — 3. Плотность падения камней была настолько велика, что все наши перила из верёвки (метров 400) испарились. Не осталось ни клочка.

К утру поток камней прекратился, но оставались отдельные толчки, и камни продолжали лететь. Я увидел, что кто-то идет по Южно-Домбайскому леднику, стал кричать, но меня не услышали. И тогда мы начали спускаться. Это был самый страшный спуск в моей жизни: без веревки, без крючьев, простым лазанием. Эпизодически идут камни, горы продолжают дышать.

— Говорят, Володя, перед землетрясением улары слетели вниз.

— Куда делись улары, не знаю, а вот туры старались держаться поближе к людям. Спустились, ушли из-под обстрела, нам сообщают, что группой наблюдения принят сигнал бедствия в районе Бу-Ульгенской пилы. Группа Шатаева на Восточном Домбае тоже видела сигналы бедствия, но подойти не смогла.

Тут такие картинки происходили... Шура Балашов выходит на сорокаметровый скальный выступ и вдруг этот мыс в тысячи тонн вместе с ним откалывается и падает в нашу сторону. Шура со скоростью звука перепрыгивает через образовавшуюся трещину между скальной стеной и массивом, который уходит на Южно-Домбайский ледник.

На группу Шатаева камнепад обрушился у подошвы ледника, под стеной. Шатаев прыгнул, как кошка, в какую-то трещину. Причём он не знал, куда прыгает, какая там глубина. Мы наблюдаем всё это, как в замедленном кино, и ничего не можем сделать. Они были в связках, верёвка мешала. Надо было видеть, как они уворачивались, прятались от камнепадов. Травмы у них были, но все спустились сами.

Сигналы бедствия шли от группы Бориса Романова уже три дня Я даю на КСП Коле Семенову радио и комплектую команду для выхода на помощь Романову. Но тут начинаются психологические сложности. Мне удалось собрать только одну четверку, чтоб выйти на помощь. Это Безлюдный, Романов, Онищенко и я. Поднялся весь Кавказ, идут люди с перевала, несут продукты, но выходить на скальный маршрут отказываются.

Ушёл вверх с четверкой под Восточный Домбай. Я этот маршрут хорошо знаю, но сейчас совсем не узнаю. Всё снивелировано, разбито, сглажено. Мы уходим по Южной стене Главного Домбая, правее карниза. Камни бьют прилично. Бьют так, что у Безлюдного от каски остался один ободок. У Славы Онищенко тоже разбило каску. Каски слабенькие, но своё дело они сделали. Представляешь, если бы их совсем не было?!

С двумя ночёвками подошли к ребятам. Их надо было видеть. Полочка чуть больше стола. Лежит Кулинич — детский врач, кандидат наук. Я его плохо знал. На груди у него камень, который ребята не смогли сдвинуть. Раздавило даже стальной карабин. Сидит Боря Романов, Коротков лежит. Как я увидел эту картину, не мог вымолвить ни слова. Я ещё не подошёл, вижу их метрах в 40. Знаками обмениваемся с Онищенко: один мёртвый, один живой, один (Коротков) лежит и непонятно, жив или нет. Ворожищева я совсем не вижу.

У Короткова оказалось 13 переломов: таз, бедро, грудь. Борис смотрит на меня, я показываю, что сейчас к ним подойду. Третьи сутки они без еды и без воды. Они уже пытались связывать верёвки, чтобы в таком состоянии подойти к снежнику за водой. Я спускаюсь к ним, остается три метра до них и не хватает верёвки. И тут вдруг у меня страх, психологический тормоз. Не могу спуститься без верёвки и всё. Еле-еле пересилил себя.