Как будто вне любви есть в жизни что-нибудь… - [3]

Незадолго до смерти Афанасий Афанасьевич записал в дневнике: «Если спросить, как называются все страдания, все горести моей жизни? Я отвечу тогда: имя Фет».

Сердце трепещет отрадно и больно,

Подняты очи и руки воздеты.

Здесь на коленях я снова невольно,

Как и бывало, пред вами, поэты.

В ваших чертогах мой дух окрылился,

Правду проводит он с высей творенья;

Этот листок, что иссох и свалился,

Золотом вечным горит в песнопеньи.

Наталья Фомина

Тебе в молчании я простираю руку…

«О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,

Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,

Перстам послушную волос густую прядь

Из мыслей изгонять и снова призывать;

Дыша порывисто, один, никем не зримый,

Досады и стыда румянами палимый,

Искать хотя одной загадочной черты

В словах, которые произносила ты;

Шептать и поправлять былые выраженья

Речей моих с тобой, исполненных смущенья,

И в опьянении, наперекор уму,

Заветным именем будить ночную мглу.

1844

«Когда мечты мои за гранью прошлых дней…»

Когда мечты мои за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,

Тобой так сладостно и больно возмущенных

В те дни, как постигал я первую любовь

По бунту чувств неугомонных,

По сжатию руки, по отблеску очей,

Сопровождаемый то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей,

Лишь там звучащих страсти эхом.

1844

«Когда мечтательно я предан тишине…»

Когда мечтательно я предан тишине

И вижу кроткую царицу ясной ночи,

Когда созвездия заблещут в вышине

И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,

И близок час уже, условленный тобой,

И ожидание с минутой возрастает,

И я стою уже безумный и немой,

И каждый звук ночной смущенного пугает;

И нетерпение сосет больную грудь,

И ты идешь одна, украдкой, озираясь,

И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,

И вижу ясное, – и тихо, улыбаюсь,

Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,

А я бессвязные связать стараюсь речи,

Дыханьем пламенным дыхание ловлю,

Целую волоса душистые и плечи,

И долго слушаю, как ты молчишь, – и мне

Ты предаешься вся для страстного лобзанья, —

О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!

Как жить мне хочется до нового свиданья!

1847

«Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой…»

Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой

Каймою тень легла от сосен в лунный свет…

Какая тишина! Из-за горы высокой

Сюда и доступа мятежным звукам нет.

Я не пойду туда, где камень вероломный,

Скользя из-под пяты с отвесных берегов,

Летит на хрящ морской; где в море вал огромный

Придет – и убежит в объятия валов.

Одна передо мной, под мирными звездами,

Ты здесь царица чувств, властительница дум…

А там придет волна – и грянет между нами…

Я не пойду туда: там вечный плеск и шум!

1847, 1855

«Странное чувство какое-то в несколько дней овладело…»

Странное чувство какое-то в несколько дней овладело

Телом моим и душой, целым моим существом:

Радость и светлая грусть, благотворный покой и желанья

Детские, резвые – сам даже понять не могу.

Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень

Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет

Утренний запах цветов и птичек звонкие песни —

Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!

Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежно

Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,

То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только

Всю озираю тебя, всю – от пробора волос

До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,

Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.

Жалко… да нет – хорошо, что никто не видал, как

взглянула

Ты на сестрицу, когда та приходила сюда

Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы

Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,

Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.

Можно ль так ложно вещи учить его понимать!

Как отворялися двери, расслушать я мог, что учитель

Каждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:

Он говорил, что любить есть действие – не состоянье.

Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;

Я говорю, что любить – состоянье, еще и какое!

Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!

1847

«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»

Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;

Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;

Свободы смелый лик и томный взор любви

Манят наперерыв желания твои.

Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы

Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы

Давно прочел, давно – и разгадал с тех пор,

Где жертву новую твой выбирает взор.

Несчастный юноша! давно ль, веселья полный,

Скользил его челнок, расталкивая волны?

Смотри, как счастлив он, как волен… он – ничей;

Лобзает ветр один руно его кудрей.

Рука, окрепшая в труде однообразном,

Минула берега, манящие соблазном.

Но горе! ты поешь; на зыбкое стекло

Из ослабевших рук упущено весло;

Он скован, – ты поешь, ты блещешь красотою,

Для взоров божество – сирена под водою.

Июль 1847

«Ее не знает свет, – она еще ребенок…»

Ее не знает свет, – она еще ребенок;

Но очерк головы у ней так чист и тонок,

И столько томности во взгляде кротких глаз,

Что детства мирного последний близок час.

Дохнет тепло любви – младенческое око

Лазурным пламенем засветится глубоко,