Каирский синдром - [36]

Косоглазый тип запел:

— Мадам, мадам! Сейчас придет мадам и будет факи-факи! А ты, мистер, дай мне задаток — пять фунтов.

Шаги все ближе. Мой провожатый зажег свечку. Тени, отбрасываемые от нас по стене, были ужасны.

И вот возникла она — большая, смуглая. Громадные груди распирали деревенскую галабию, на лице — платок, но главное не это. На каждом плече у нее сидело по ребенку, третий — болтался за спиной. В ней было нечто горделивое (как у женщин Дельты) и нечто надломленное (как у обитательниц трущоб третьего мира). Я понял, что это жена косоглазого.

Я начал пятиться вдоль стены и вниз.

— Куда ты, мистер?

Но кайф как рукой сняло. Живо представил совокупление — в грязной комнате на циновке, муж и дети за стенкой и ждут, когда мамка принесет им — в подоле бесчестья — десять фунтов.

Я прогромыхал по лестнице, а он цепляется:

— Ну мистер, ну вот же мадам, ну дай хотя бы пять фунтов!

Вот и улица. Швырнул косоглазому пару фунтов и побежал к трассе, где мелькали огоньки ночных машин. За углом удалось найти другое такси, на котором я рванул дальше, в поисках новых приключений.

Угрюмый водитель на просьбу: «Вези к девочкам — банат» — ответил: «Все будет о’кей!»

Однако вместо того, чтобы ехать к центру, мы удалялись от него. Глинобитные домики превратились в сараи, фонари пропали. Мы выехали за город.

На мой вопрос, где же девочки, он ответил:

— Скоро. Скоро ты увидишь девочек — банат. Девочек, мадам, всяких — больших и маленьких, любого размера.

И зловеще рассмеялся.

Мы ехали по пустынной дороге. Тревожно билось сердце. Мутило от алкоголя.

Машина замедлила ход: впереди кучковалась группа мужчин.

Фары осветили их. Странные типы — в пиджаках поверх галабий, в сандалиях и фесках. Поразил оскал щербатых ртов и зазывающие жесты: «Сюда, сюда!» Вспомнил рассказы о несчастных «Томми», которых во время войны завозили за город «к девочкам», душили и закапывали.

Сказал шоферу:

— Стоп, езжай назад!

Он продолжал двигаться вперед, упрямо бормоча:

— Скоро будет мадам. Мадам один, мадам два, мадам три…

Я прижал к его голове бутылку виски и рявкнул:

— Еще минута, и я прибью тебя!

Не доезжая пары метров до этих типов, он выругался, развернул машину и помчался в город.

Бродяги удивленно смотрели нам вслед. Я заставил шофера доехать до Наср-сити, 6, и там, отдав последние пять фунтов, поковылял к себе.

У подъезда, обняв автомат Калашникова, спал египетский солдатик. Я разбудил его, и мы выкурили по «Килубатре», глядя на звездное небо.

Потом я поднялся в квартиру с видом на пустыню и допил виски.

Темная ночь. Бездонное небо.

Позднее знакомый египетский офицер сказал мне:

— Харамия, преступники. Это шпана, подонки, отморозки. Они безжалостны. Они завозили за город и закапывали в песок десятки британских солдат. Их заманивали к девкам и добивали на выезде из Каира.

Лежат где-то рядом кости бедных «Томми»… И эта мысль о смерти безымянной в песке у пирамид поразила меня.

Теперь я думаю — а чем лучше лежать в нашем болотистом, промерзшем грунте? Кому нужны наши останки? Прах к праху. А душу не удержать!

Под впечатлением этого момента я записал историю о молоденьком британском лейтенанте Хобсоне.

ИСТОРИЯ ЛЕЙТЕНАНТА ХОБСОНА (февраль 42-го)

Эта история начинается ближе к вечеру, когда неспешное зимнее солнце заходит за пирамиды и розовеют пальмовые стволы в офицерском клубе Гезиры…

Бармен Саид подает лейтенанту Хобсону третий джин с тоником.

Лейтенант обмакивает в стакан губы и кончик носа:

— Хорошо!

Лейтенант Берстон поддакивает:

— Отличный джин! Однако, сдается, они его здесь сами производят.

Лейтенант Хобсон живет в Каире уже два месяца, с тех пор, как его перевели ординарцем в генштаб британских войск в Египте. Работа — в Гарден-сити, в самом центре города. А квартируется на вилле в Замалике.

Хобсон — светлорусый, с небольшими рыжеватыми усиками, пухлые губы, зеленые глаза. Но, подобно заправскому колонизатору, ходит с кожаным плетеным стеком, постегивает себя по гетрам. А иногда может шутя хлестнуть неповоротливого бауаба.

Его друг лейтенант Берстон приехал в Каир из Александрии, где служит в действующей армии. Они окончили одно военное училище, но протекция у Хобсона оказалась выше. Он попал штабистом в Каир, а Берстон — на передовую.

Сегодня они уже наплавались в бассейне, пообедали в итальянском ресторанчике. Хотя почти все итальянские заведения в Египте закрыли, это еще работало.

Они также покатались на лошадях в Гарден-сити, съездили на скачки в Алмазу.

В Европе февраль — зима. А здесь — цветы, запах трав и крепкого кофе.

Здесь Хобсон может забыть угрюмый горняцкий поселок на севере Англии, смог, туман и дождь, и особенно — проклятую карточную систему.

После четырех порций джин-тоника Хобсон предлагает прошвырнуться по Каиру:

— Можно пройтись по Замалику, там есть кафе на улице Вилкокса: отличные девчонки, молодые гречанки, говорят по-английски и менее запуганы, чем их мусульманские ровесницы.

В военной форме они выходят из ворот клуба.

Охранник отдает им честь.

Лейтенант достает фляжку, делает глоток, передает другу:

— Погода восхитительная, не то что в Европе — бр-р…

В баре «Феникс» шумно и весело, много офицеров, солдат и местных девушек. Но хочется чего-то большего.