Каирский синдром - [17]
РЛС неутомимо махала лопастями над головой. Она не давала спать: ее присутствие стало навязчивым. Я слышал многое: вороны камнем падают, пролетая мимо. Буйволы и ишаки чахнут и погибают, растительность желтеет и стелется по земле, а люди… Забудьте о людях! Лучше выдайте нам комбинезон с медной проволочкой!
Не хочу загнуться членом в двадцать один год и начинаю подготовку бегства из Асуана.
Я подошел в столовой к начальству и заявил:
— Не можете мне дать защитный комбинезон, тогда я уезжаю в Каир!
— Да как ты смеешь!
Они поднялись, поперли на меня стеной. Но я стоял на своем. Проблема облучения придавала решимости.
Подполковник Мордовин, комиссар Свиблис. Их лица озарились злобными улыбками:
— Ты не уедешь, молодой подонок! Ты не уедешь отсюда никогда. И защитного комбинезона тоже не получишь.
В этот критический момент меня выручил тройной прыжок.
ЗАЩИЩАЯ РОДИНУ
(май 71-го)
У бассейна ко мне подходят особисты Агапов и Шацкий:
— Пойдем, Жора, научим родину защищать!
Агапов похож на мальчика: с тонкой шеей и рыбьими глазками. Шацкий — с бабьим, чуть рябым лицом, рыжая щеточка волос.
Сажают в «козлика». Через барханы мы пробираемся к станции.
Вокруг — Ливийская пустыня. Ослепительное солнце, сухой ветер и далекие карстовые пещеры у берега Нила. Полузарытая в песок, машет лопастями одинокая РЛС. Солдаты сидят в окопе и, матерясь, уминают «шрапнель» с курдючным салом.
Солнце в зените.
Агапов и Шацкий неспокойны. Они осматривают местность в бинокль. Чувствуют присутствие врага. Враг — патрульная машина египтян.
Агапов выруливает к египетскому «козлику», откуда, как он уверен, ведется наблюдение за РЛС.
Египтяне в панике смываются.
Начинается гонка.
Мчимся по пустыне, пыль столбом.
На ухабах больно бьет в копчик. Я ниже надвинул кепку и вцепился в дверную ручку.
Агапов и Шацкий матерятся.
Гонка продолжается час.
Египтосы ускользают от преследования.
Без сил останавливаемся на пустынной дороге.
Агапов хлопает меня по плечу:
— Вот так, сынок, учись родину защищать!
ТРОЙНОЙ ПРЫЖОК
(май 71-го)
На следующий день я сижу с офицерами у бассейна. Бассейн — один на Сахари-сити. В нем можно встретить советских офицеров, строителей Асуанской ГЭС, а также иностранцев, живущих под Асуаном.
Припекает. Скорпионы и фаланги, как всегда в мае, вылезают из нор, ползут к воде. Мы пьем маслянистую «Стеллу», положив ноги на стулья.
Рядом — немецкая семья. Говорят, что пожилые немцы — из бывших эсэсовцев. Насер принял их в Египте и расселил в Асуане, где они ведут бизнес и налаживают производство пива. Интересное соседство!
Белокожая молодая немка прыгает с вышки. Брызги долетают до нас.
Подходит Агапов, демонстрируя шрам на спине (бандитская пуля), затем небрежно кидает:
— Пойдем Жора, я научу тебя тройному прыжку!
После короткого колебания соглашаюсь.
На маленькой площадке у бассейна Агапов показывает, как надо разбегаться, скакать, прыгать и приземляться. Разбегаться, скакать, прыгать и приземляться. Разбегаться, скакать, прыгать и приземляться.
С трудом осваиваю эту технику.
Вначале выполняется первый элемент — скачок, первое касание происходит той же ногой, затем — шаг и касание другой ногой и заключительный элемент — прыжок. Вздымая кучу пыли, мы приземляемся на красноватый нубийский грунт.
— Ничего, сынок! Будешь прыгать, как Виктор Санеев, — шепчет Агапов и заставляет прыгать раз пять.
Прыгать, как Санеев?
Странная настойчивость, я не могу сказать «нет» под прицелом его неподвижных рыбьих глаз.
Разбег — и удар пришелся на левую (хруст), потом на правую (хруст), и так по новой.
Прыжки аукнулись на следующий день.
Раннее утро. Звенит будильник. Не могу подняться — так болят колени. Ноги не держат.
С трудом натягиваю авероль и, стараясь не сгибать колени, выхожу к ступеням. Меня ждут в «козлике».
Делаю два шага по ступеням и с грохотом падаю на красноватый африканский глинозем.
Дружный хохот. В результате — локоть сильно поврежден.
Меня везут в санчасть.
Там военврач осматривает руку, смазывает меркурохромом.
Если в Советском Союзе смазывали раны зеленкой и йодом, то в английских колониях пользовали меркурохром. Он отличался ярким красным цветом и отсутствием запаха. Этот антисептик, внедренный англичанами в 1919 году, был признан много лет спустя опасным из-за содержания ртути.
Доктор Птичкин, принявший уже дозу спиртоколы, намазал мне локоть меркурохромом, а потом, подмигивая, достал новинку — французский гипсовый бинт, который только что получил на складе.
— Необходимо обездвижить верхнюю конечность! — обмакнул бинт в воду и намотал мне на руку.
Вскоре гипс засох, и рука оказалась обездвиженной.
В таком виде я продолжал работать. Ездил на «козлике» в пустыню, сидел на КПП, торговался с Хаджаджем и даже ходил в летний кинотеатр.
На второй или третий день в локте появилась тупая боль. Она ползла все дальше по руке. Я начал постанывать. Поднялась температура.
Доктор Птичкин, занюхав спиртоколу египетским крекером, потрепал меня по голове — все будет хорошо, сам увидишь!
На коленях у него лежали воспоминания Жукова — недавно появившиеся, и он бормотал:
— Вот это полководец! Ну почему мы не дошли до Ла-манша? Показали бы вам, господа англичане!
Тексты, вошедшие в книгу известного русского прозаика, группируются по циклам и главам: «Рассказы не только о любви»; «Рассказы о гражданской войне»; «Русская повесть»; «Моменты RU» (главы нового романа». Завершает сборник «Поэтическое приложение».«Есть фундаменты искусства, которые, так сказать, не зависят от качества, от живописания, но которые сообщают жизнь, необходимую вибрацию любому виду творчества и литературе. Понять, что происходит, — через собственную боль, через собственный эксперимент, как бы на своей собственной ткани.
Дмитрий Добродеев, востоковед и переводчик, финалист премии Русский Букер, в конце 80-х волею случая угодил в пролом, образовавшийся на месте ГДР, и вынырнул из него уже в благоустроенном Мюнхене – журналистом Русской службы новостей радио “Свобода”. В своем автобиографическом романе “Большая свобода Ивана Д.” он описывает трагикомические перипетии этого “времени чудес”, когда тысячи советских людей внезапно бросали работу, дом, даже семьи и пускались в опасный бег – через плохо охраняемые границы на Запад, к новой жизни.
В книгу финалиста Букеровской премии — 1996 вошли повести "Возвращение в Союз", "Путешествие в Тунис" и минималистская проза. Произведения Добродеева отличаются непредсказуемыми сюжетными ходами, динамизмом и фантасмогоричностью действия, иронией и своеобразной авторской историософией.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.