Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века - [66]

Проходя обратно через столовую залу и музей, император, дойдя до конференц-залы, спросил приказную книгу и собственноручно написал приказ. К сожалению, я помню только окончание его:

«…одеть и обуть прилично, вымыть, выстричь, выбрить, дать бодрую осанку и молодецкий взгляд».

На другое утро после этого у нас в корпусе явились уже новые порядки: нам роздали праздничное платье для вседневного употребления и были сняты мерки для постройки нового.

Дежурство по корпусу было отменено, а взамен того дежурство по ротам установлено было, вместо недельного, ежедневное, так что офицер обязывался безотлучно быть при воспитанниках целые сутки. Таким образом, за порядком в классах стали следить все пять дежурных офицеров. Учителя, к нашему сожалению, стали являться в классы по барабану. Покойники заменены были живыми преподавателями. Наши «старины» должны были проститься навсегда с своими ремнями и левиками. Всех нас буквально вымыли и выстригли, а рослых и выбрили. В ротах и классах явилась чистота, какой прежде не бывало. Строго, под угрозой сотни розог, наказано было под тюфяки ничего не класть и в столах, кроме казенных вещей, ничего не иметь. Сапоги даже выдали новые, так что ножных пальцев теперь ни у кого не было видно. Словом, гром грянул!..

Для обучения фронту прислали солдат-саперов, народ молодой, из кантонистов, грамотный, который выражался всегда учтиво и фигурально, например:

— Господа-с, не резонировать, не фантазировать, и через то порядка службы не нарушать! — Господин Воронов-с, — не толкаться! Вы толкнете сего, сей толкнет оного, и через это повалится весь род человеческий!

Или:

— Господа-с, старайтесь подаваться корпусом вперед, но не упираясь на оное!.. Как можно, господа-с, во фронте смеяться! — Это величайший грех и преступление против дисциплины и военного порядка!

И преступники, действительно, строго наказывались за этот грех, но несмотря на это, при следующем ученье, снова впадали в то же преступление. Впрочем, надо отдать справедливость этим солдатам: мастера своего дела! В короткое время они так искусно нас выправили, что в следующем году на майском параде мы были нисколько не хуже других корпусов, и во время церемониального марша заслужили от императора похвалу:

— Хорошо, моряки!

В этот год, по случаю большого ремонта корпуса, каникулы начались в половине мая и я был отпущен домой до 1-го сентября. Гардемарины и кадеты, которым некуда было ехать в отпуск, переведены были в особо для того нанятый огромный дом между 9-й и 10-й линиями по Большому проспекту. Я очень сожалел, что не попал в кампанию, впрочем наш пятый класс весь остался, только шестой и гардемарины отправлены были в начале июня в море, кадеты в Маркизову лужу, как называли тогда моряки часть Финского залива от устьев Невы до Кронштадта, а гардемарины — на эскадру, назначенную для крейсерства в Балтике.

Каникулы я провел дома очень приятно, но они были так продолжительны, что я, наконец, рад был их окончанию. Явившись в корпус, я узнал много нового: директором корпуса, вместо вице-адмирала Рожнова, который получил другое назначение, определен был известный кругосветный мореплаватель И. В. Крузенштерн. Морская гимназия уничтожена. Корабельное училище переведено от нас в здание адмиралтейства, где и поставлено во главе вновь сформированного учебно-рабочего экипажа. Все наши роты переформированы, гардемарины назначены в одну роту под названием гардемаринской, кадеты распределены были в три роты по классам и возрастам, и, наконец, самые маленькие были отделены в 4-ую роту, под названием «резервной» или малолетней. Туда, по моему малому росту, назначили и меня с званием фельдфебеля. Малолетняя рота в здание корпуса еще не переводилась и пока оставалась в наемном доме.

Когда я явился туда, то дежурный офицер объявил, что мне дозволено посещать классы моих товарищей, но не иначе, как тогда, когда рота перейдет в здание корпуса, а до тех пор, около двух месяцев, я должен заниматься один, чтоб не отстать от товарищей. Исполнить это было бы для меня очень трудно, если бы в ротном командире малолетней роты князе Сергее Александровиче Шихматове не нашел я второго отца и превосходного руководителя моих занятий. Он был капитан 2-го ранга гвардейского экипажа и воспитывался в морском кадетском корпусе, но и по выходе из него мичманом в 1800 г. продолжал неусыпно заниматься науками и иностранными языками. Он достиг того, что свободно владел, как новейшими языками: французским, немецким и английским, так и древними — греческим и латинским. В глубоком же знании славянского языка, которого постиг все тонкости, могли с ним сравниться, разве только немногие из тогдашних филологов. Он рано возымел склонность к поэзии и стихи его удостоены были лестного внимания блаженной памяти императора Александра I, выразившегося в пожаловании ему пенсии по 1500 р. в год с переводом его в гвардейский экипаж. В 1809 году Российская Академия избрала князя действительным членом, а в 1811 году, при учреждении «Беседы любителей русского слова», он поступил и в это общество с тем же званием. В том же году, при учреждении императорского Царскосельского лицея, князь был приглашен занять место инспектора этого заведения, но уклонился от такой чести и остался в прежнем звании ротного командира морского корпуса. Впоследствии Академия, в вознаграждение его литературных трудов, присудила ему большую золотую медаль с надписью: «Отличную пользу Российскому слову принесшему». Наконец, в 1824 году он был высочайше назначен членом главного правления училищ, с составлением при прежних должностях. Такая награда, при его чине капитан-лейтенанта, в тогдашнее время была беспримерна.