Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века - [42]

Обер-офицеры Второго кадетского корпуса и Дворянского полка (1812–1817).

Рисунок

Я утром вышел погулять и, встретясь с кадетом нашего корпуса Зеничем, условились идти в Эрмитаж, куда свободно пускали нас по билетам, которые легко можно было достать, и, проходя мимо дворца, видим развод и государя. Как же пройти и не взглянуть? Мы остановились, но что же? Не прошло пяти минут, как подошел к нам директор, спросил наши фамилии и велел идти в корпус; всякий может вообразить, каким страхом мы были поражены. И, отойдя от дворца, не рассудили вернуться в корпус, а пошли каждый по своим квартирам и явились в корпус к вечеру со всеми вместе.

На другой день в обед наш пришел директор и спросил нас; мы встали, извиняясь, что не нарочно, но, проходя мимо, остановились. На сие не получили никакого возражения, а вечером фельдфебель Ходовский показал нам письменный приказ директора, в коем было сказано: «Кадеты 2-й роты Андреев и Зенич ослушались приказа и были на параде найдены г-ном директором, за каковое ослушание при собрании всей роты наказать их розгами». Я сознаюсь: ночь всю провел без сна.

В 9 часов пошли в классы. Куда тут науки и уроки! Меня не помню, что спросили, я не отвечал, хотя, по обыкновению, кадеты мне подсказывали и давали знать знаками; но я был растерян и за сие поставлен среди классов на колени. В это время входит инспектор Шумахер. Увидя меня, повернулся и сказал: «Экой болван!» Но я был равнодушен и думал, что меня будут терзать.

Пришла пора, вышли из класса, построили роту, повели обедать. Разумеется, я до обеда не дотрагивался; кончился обед, начали выносить лишние столы (ибо залы у нас не было, потому что дом перестраивался наш, а мы жили в наемном <…>, комнаты были малы, рота поместиться не могла), привели всю роту, поставили скамью длинную, явились палачи-солдаты с ужасно длинными мокрыми розгами, и за ними не замедлил прийти главный капитан Свечин; вызвав меня и Зенича на средину, велел прочитать указ. Куря сигарку, он мигнул нам, и я первый повалился на скамью. Не помню, что я чувствовал, пожар, огонь, боль, но, к счастью, оробев, я мало подавал голосу; меня кончили и сняли. Но ужас был Зеничу; несчастный кричал во всю глотку, и его, как имеющего хороший голос, по словам капитана, секли без пощады; считавшие, по обыкновению, удары прочие кадеты сказали, что мне 80, а Зеничу 533 удара были наградою за любопытство развода.

Мне шел уже 17-й год, но успехи по наукам очень слабы: я был еще во 2-м классе. Я думал: что делать? Офицером буду не скоро и очень не скоро, разве чрез пять или шесть лет. Как быть? Блеснула мысль: буду проситься из корпуса в отставку. Решил и написал батюшке о моей болезни и прочее, выдумал многое. Отец мой рассудил и разрешил мне выйти, <…> и я чрез неделю оставил ненавистный мне корпус, где я провел семь лет. <…>

Вот я на свободе и нимало не помышляю, что я буду делать и какую теперь разыгрываю роль. Нанял я недорого подводу и приехал к отцу. Первое его слово: что ты и чем будешь заниматься? Куда думаешь вступить в службу? Я еще ничего не обдумал, но отвечал: «Как вам будет угодно!» — «Хорошо, живи дома, и что из тебя выйдет». Я же с первого шагу так соскучился, что не знал, что делать; и наконец блеснула мысль благая: я прошу отца отпустить меня в Петербург, где я сам определюсь в Дворянский полк, называемый тогда волонтерным, из дворян устроенный 1807 года, в коем были дети, старики и отцы с сыновьями. Он состоял при 2-м кадетском корпусе. Отец мой одобрил мой выбор, благословил и к новому 1810 году отправил меня, дав в дорогу 50 рублей ассигнациями. Я был Крез.

По приезде в Петербург, имея свидетельство о дворянстве губернского предводителя, я чрез неделю был принят в корпус волонтером во 2-й батальон. Явясь к батальонному командиру Энгельгардту, я сознался ему, что был в корпусе Военно-сиротском, откуда вышел по болезни, и учился математике, знаю читать и писать по-французски и по-немецки, географии хорошо (это я не прибавил, потому что любил сию науку), историю, рисовать, ну словом, что меня учили. Я был принят милостиво <…> как воспитанный хорошо. Буду офицером чрез 6 месяцев!

Я занялся фронтом, в классы не ходил, потому что учились только те, кто не знал читать и писать по-русски и первых четырех правил арифметики. Я уже был в общем мнении профессор, хотя правду сказать, только то знал, чему учили других.

Фронт я понял скоро и дожидался выпуску, но, увы, тщетны наши надежды! Цесаревич Константин Павлович, узнав, что г-да батальонные командиры берут деньги с кадет и выпускают их чрез два месяца, <…> запретил всех прежде года не выпускать офицерами. Я должен был оставаться на год, но меня произвели унтер-офицером. В это время определены были в один со мной корпус и меньшие мои братья Александр и Петр.

Житье мне было превосходно против Военно-сиротского: свобода и без классов, стол изрядный. В июне пошли кадеты, в том числе и наш полк, в Петергоф на практический поход. Довольно было приятно, мы были на маневрах с гвардией <…>. Ученье, частые смотры императора Александра и разводы каждый день. <…>