Кадетская история - [15]

А сколько впечатлений по дороге! Оказывается, кадетская форма служит связывающим звеном между тысячами людей. Идешь в незнакомом городе, а тебя окликают:

— Кадет! Здорово, братишка! Я — калининский кадет! Ты из отпуска? Помощь нужна? Нет? Ну, счастливо, браток!

И ты удивленно смотришь на «братишку», который старше тебя на добрый десяток лет, который, будучи тебе абсолютно незнакомым, готов оказать любую помощь — советом, деньгами, добрым словом… Отчего чувство огромной ответственности наваливается на мальчишечьи плечи. Чувство ответственности за огромное дружное кадетское братство!..

Первое, что сделали я с Карамышевым после сдачи отпускных документов — кинулись искать своих «мальчиков». Нужно было поддержать своих земляков, чтобы те знали, что им есть на кого опереться и к кому при необходимости обратиться. Возле казармы первого курса строилась рота молодых суворовцев, и мы направились к ним. Подойдя поближе, чуть не прыснули со смеху. Неужели мы были такие же? Ужас! Форма топорщится, никакой выправки, все какие-то кривые и скукоеженые. На нас смотрят открыв рот, с восхищением и страхом.

— Мальчики! Из Красноярского края есть кто?

— Есть! — раздается в ответ нестройный хор голосов, — Аркашка! Головин! Тебя старики спрашивают!

— Откуда, братишка?

— С Ужура… — высокий широкоплечий подросток смотрит настороженно.

— Рядом с нами!.. — радостно переглядываемся мы, — Аркадием зовут? Я — Володя! Я — Андрей! Ну, здравствуй, братишка! Как дела? Какая нужна помощь?

У «мальчика» глаза горят гордостью, а другие первокурсники смотрят на него с завистью — везет, «старичков» своих нашел! И взахлеб рассказывает, как ехали в Уссурийск, сколько их было с Красноярского края, как с ними организовали встречу с выпускником Уссурийского суворовского училища по фамилии Шарапов…

— Постой, постой… — переглядываюсь я с Карамышевым, — он же в военном училище должен учиться?… И перейти на второй курс?…

— Должен, — согласно кивает мальчик, — только он почему-то из училища сразу уволился, и его направили дослуживать солдатом… Попал Шарапов служить в Афганистан, и уже комиссовался… Награжден орденом Красной Звезды за мужество и героизм. Калека он. Без ног…

— Как?… — ошеломленно переглядываемся мы. В душе буря чувств — год назад видели Шарапова здоровым, семнадцатилетним подростком, а сейчас он уже герой-калека, пришедший с настоящей войны и награжденный фронтовой наградой? В восемнадцать лет?… Буря чувств… Как такое может быть?… Ведь вроде бы нет войны?… И рвется душа туда — в бой. И клянусь себе — я буду в Афганистане…

* * *

Правду говорили — все забитые и послушные тихони, которые исполняли любые пожелания старшекурсников, когда сами стали «старичками», начали отличаться излишней жестокостью, стараясь добиться от молодых кадет выполнения того, что делали сами. Но таких было мало, и все их требования, унижающие честь и достоинства младших кадет, пресекались нами же твердо и решительно.

Однако основные проблемы у нас возникли не с «мальчиками», а внутри коллектива. На первом курсе мы впитывали от старших все кадетские законы и правила, если что-то не знали или не могли понять, то обращались к старшим, которые были судьями и авторитетами. Теперь хранителями кадетских традиций были мы, и мы должны были служить примером для молодых кадет, и тут такой позор…

Рота гудела как разворошенный улей. Среди кадет оказался стукач, что ложилось пятном позора на все кадетское братство и делало четвертую роту объектом насмешек и пересуда для кадет из других рот. Пострадавший в результате доноса командир отделения вице-сержант Фролов Санька, в обиходе просто Фрол, в сотый раз отозванный для уточнения подробностей с жаром рассказывал:

— И вот подхожу я к канцелярии, хотел у взводного Кота отпроситься в увольнение, слышу — он с кем-то разговаривает. Ну, стою, жду, думал тет-а-тет с ним перетрещать, тут вроде бы мою фамилию за дверью называют. Я к двери — ухо приложил — а там, какая-то падла Коту рассказывает, как я за спортивным городком курил! Спрятался в коридоре, а сам пасу — что за гнида от Кота выйдет. Ну, выходит, кто думаете? Воронин! — лицо Фрола раскраснелось от гордости за выявленного им стукача и обилия проявляемого к нему внимания.

Кадеты кучковались по углам, обсуждая эту вопиющую новость и предлагая различные варианты наказания виновного. Честь выбора окончательного варианта экзекуции предоставили Фролу, как пострадавшему и за курение лишенного увольнений на целый месяц. Воронин был здоровый и нетрусливый малый, поэтому сценарий был разработан тщательно и все роли распределены конкретно по каждому кадету.

Ответственным по роте заступил командир четвертого взвода, что для планируемого было на руку, так как сразу после вечерней поверки Таракан не надоедал своими шараханиями, а сразу поднимался на второй этаж в канцелярию, где недолго читал, пил чай и заваливался спать глубоким непробудным сном.

В этот вечер рота порадовала Таракана своей организованностью и управляемостью. Ни один суворовец не опоздал в строй на вечернюю поверку после умывания и туалета, все успели подшить воротнички и начистить до блеска обувь, а самое удивительное — когда он зашел в казарму дать команду строиться — рота стояла в строю и вице-сержанты осматривали подчиненных. Таракан даже крякнул от удовольствия. Орлы!