Кадетская история - [11]

После отбоя вокруг меня собралась рота, и я на одной из шинелей показывал, как ровно обрезать. Сначала одеваешь, и отмеряешь нужную длину, чтобы были видны лампасы. Делаешь отметку. Потом снимаешь, аккуратно раскладываешь ее на полу, и прикладываешь по метке параллельно к краю шинели свой ремень. По нему мылом проводишь линию и обрезаешь. Ну, и чтобы не висела бахрома — подпаливаешь края спичками. Всем ясно? Вперед!

Утром, на построении на завтрак, увидев построившуюся роту, Таракан ахнул. В роту проникла зараза, и что самое обидное — в его дежурство! Проспал! Суворовцы стояли напряженно, с каменными лицами, ожидая реакции майора. И у каждого над сапогами вызывающе краснели полоски лампас.

— Та-ак! Порча военного имущества! Нарушение строевого устава! Кто вам позволил?! Вице-сержант Еремеев! Кто вам дал право портить государственное имущество?

— Никто! — коротко и четко ответил вице-сержант.

— Тогда почему вы обрезали шинель?

— Никак нет, не резал, товарищ майор! Утром проснулся, одел, а она укоротилась!

— Я вам дам — укоротилась! Крошкин!

— Я!

— У вас тоже укоротилась?

— Так точно!

Офицер был в бешенстве… Командир роты совещался с офицерами долго. Надо было найти и выгнать из училища зачинщика безобразия и восстановить шинели. Вызвать родителей, и под угрозой увольнения их сыновей, заставить купить новые, уставной длины.

Каждый командир взвода по несколько раз побеседовал с каждым из воспитанников. Те писали объяснительные, и преданно глядя в глаза, убеждали офицеров, что так оно и было. Встал, проснулся, одел, а она укоротилась! Не было ни зачинщиков, ни виноватых. А на следующий день, в целях поддержки настоящих кадет четвертой роты и чтобы не прослыть крестами, неожиданно укоротились шинели в пятой и шестой ротах. И тоже ни крайних, ни виноватых.

Первые родители суворовцев, которые жили недалеко от Уссурийска, приехали в ближайшие выходные. Суворовцы, что были из дальних регионов, с тоской думали, как объяснять родителям, зачем их вызывают… Однако все благополучно разрешилось благодаря суворовцу Обручеву, отец которого служил начальником тыла одной из воинских частей. Он недовольно покряхтел, отругал сына, и привез несколько черных шинелей большого размера. Дальше было делом смекалки и техники. Самый высокий суворовец нашил на одну из привезенных шинелей алые погоны и петлицы, а свою укороченную отдал следующему по росту. Тот свою следующему по росту, и так далее. В итоге, когда командир роты провел строевой смотр на предмет восстановления шинелей, к его огромному удивлению рота стояла без нарушений, все шинели были уставной длины. И никто из офицеров не обратил внимания, что рукава на этих шинелях немного длинноваты, и что в расположении осталось висеть несколько маленьких шинелей, явно укороченных. Зато в увольнения все ходили как кадеты, и у каждого над сапогами алели красные полоски…

А самодовольно улыбающегося майора Руденкова все-таки решили наказать. Слишком уж на его лице сквозило чувство победы над кадетами. В день, когда он остался ответственным, во время вечерней поверки, два кадета по общему решению покинули строй, а за них должны были ответить их товарищи. Пока Таракан проводил поверку, рисковая двоица проникла в канцелярию, где висела шинель майора, и обрезала ее по самое мужское достоинство. На это ушло совсем немного времени, потому что не было необходимости резать ровно и подпаливать бахрому. Сойдет и так…

Утром суворовцев разбудил взбешенный рев майора, надевшего шинель, чтобы выводить роту на зарядку. Крайних найти не удалось, потому что вечером шинель Таракана была в полном порядке, что сам Руденков отчетливо помнил, а в том, что все суворовцы были на вечерней поверке, подтверждала личная роспись майора… Ну, а ночью, он находился в канцелярии безотлучно. Свою шинель, которая тоже укоротилась непонятным образом, Руденков восстанавливал сам…

* * *

— Взвод! Становись! — скомандовал вице-сержант Хилев, и поторопил суворовцев, — Давайте быстрее!

— Кадеты! Строимся! — крикнул я зазевавшимся друзьям, и вдруг натолкнулся на негодующий взгляд Таракана, грозно надвигающегося на меня.

— Товарищ суворовец! Как вы назвали товарищей?! — прищурился командир взвода, — Кадетами?

Вытянувшись перед взводным, я стиснул зубы.

— Я вас, суворовец Коренев спрашиваю, как вы назвали своих товарищей? Вы что? Кадет? Что молчите? Кадет?

— Так точно, товарищ майор! Я — кадет! — гордо подняв голову, твердо взглянул я в лицо командиру.

— Что-о? — от подобной наглости у майора перехватило дыхание, — Взвод! Становись!

Суворовцы замерли перед командиром ровным строем, напряженно глядя перед собой.

— Это что за гниль из вас поперла! Хилев! Это что за штучки? Откуда это у вас? Вы хоть понимаете, что кадеты — это царские прихвостни, детишки богатых дворян, которые воевали против Красной армии! Они создали даже свою партию, партию кадетов, которая вела борьбу против большевиков! Вы что, не понимаете, у вас с ними нет ничего общего!

Взвод молчал, но майор кожей чувствовал, как в воздухе возникло мощное напряжение несогласных с ним суворовцев. Эту антисоветчину ему, как опытному офицеру-воспитателю, необходимо было выбить из еще юных голов.