Кабаны города Каннута - [13]

– Верю, – без раздумий сказала Даша. Она смотрела на правую, изуродованную руку хозяйки. Должно быть, старый перелом плохо сросся – из предплечья выпирало что-то вроде ложного сустава. Даша в таких вещах разбиралась плохо, но было очевидно, что хозяйка дома с трудом двигает рукой.

– Ты на это не смотри, – грозно посоветовала Эле. – Я и одной рукой с кем угодно справлюсь.

– Понимаю, – кивнула Даша. – Вон у вас какая дубинка.

Эле усмехнулась:

– Дубинкой я тебя калечить не буду. Без червя внутри ты враз переломишься. Спать будешь вон там, за загородкой. Надо думать, по юному возрасту, ты храпеть не станешь. Не люблю когда спать мешают. Всё, поболтали – берись за работу. Со двора начни. Мне скоро на службу. Завтра с утра на рынок тебя отведу. Покажу, что и где покупать. За деньги до последнего медяка будешь отчитываться.

Глава 2

Василь Васильич догадался, что чистка закончилась, и вопросительно хрюкнул. Даша отложила давно облысевшую скребницу и сунула кабану огрызок яблока. Васька благодарно чавкнул.

– Ты, хоть бы «пятак» свой во двор высунул, – посоветовала воспитаннику девушка. – Скоро не развернешься в загоне.

Василий Васильич равнодушно промолчал. Даша и сама понимала, что совет неуместный, и даже прямо противоречащий поставленной задаче. Смирно жиреть кабану положено, а не пытаться вырваться во двор и там свинячить. Хватит уже, было, натворил дел. Забор чуть не проломил, – экая крупногабаритная скотина вымахала. Но относиться к Василию, как к груде мяса и сала, которую необходимо в скором будущем выгодно продать, девушка все равно не могла. Вроде свой, и соображает что-то. Ну да куда от поросячьей судьбы уйдешь?

Даша закрыла загон, поставила ведро на место. Двор подметать не хотелось, – пыль поднимется как от смерча. Уже дней сорок стояла адская жара, даже в тени сарая земля пошла тонкими трещинами. Вода подорожала – уже пол медного «щитка» за ведро. Прямо жуть. Вроде и лето кончается, все говорят, что вот-вот дожди польют, а пойди, дождись этих дождей.

Лето в Каннуте было долгим – сто пятьдесят душных дней, полных мух и воплей назойливых вороватых попугаев. Даша привыкла к мысли, что месяцы здесь длинные. Именуются без затей – Первый месяц лета, Второй, и так далее…. Хотелось дождичка. И постоять под струями можно, и на ненасытном водохлебе Василь Васильиче сэкономить. Сейчас через день Даше приходилось ходить с ведрами на реку. Вода там, понятно, бесплатная, но на нее и смотреть противно – дерьмом и дохлятиной в нос так и шибает. Даже кабану наливать боязно. Да и шагать до ближайших Бочарных ворот не очень-то близко. К прогулкам с тяжелыми ведрами Даша привыкла, но смысл какой? Плохо жить на Западном углу – здесь речная вода хуже помоев, со всего города нечистоты собрала и к далекому морю уносит. Когда еще воды великой реки Оны всю гадость очистят-растворят. Зато на Западном углу самая дешевая земля. Только из-за этой дешевизны Эле, когда настоящую службу потеряла, смогла на домик наскрести. А не наскребла бы серебра хозяйка – что ты, Дарья Георгиевна, в этой жизни бы делала?

В последнее время жизнь шла спокойная. О смерти своей Даша не забыла, но вроде как притерпелась к загробному существованию. Солнце печет, Василий хрюкает, оладьи пекутся – почти жизнь. Можно сказать, повезло с чистилищем.

– Что, ты, на солнцепеке торчишь, да еще в полуголом виде? – распахнув дверь, строго поинтересовалась Эле. – Мне идти пора, давай помоги.

– Иду, – Даша нырнула в тень дома. Хозяйку девушка уже давным-давно не боялась. Хорошая тетка. Голос, конечно, как у рыночного стражника-десятника, – так Эле иначе и нельзя. Служба обязывает

– Что там твой Вас-Вас поделывает? – поинтересовалась Эле, садясь за стол и подставляя «плохую» руку.

– Что ему? Хрюкает, да еще пожрать выпрашивает, – сказала Даша, осторожно надевая на искалеченное предплечье хозяйки кожаный наруч.

– Да, уж, хрюкает, подлец, – проворчала Эле. – Осенью мы его еще подкормим. А потом придется продавать. Он нас объест, скотина тупая. После дождей хоть и корм почти дармовой будет, но ему ведь не напасешься.

– Продадим, – согласилась Даша, затягивая-зашнуровывая ремешки наруча. – Он после дождей весу наберет, что тот бегемот.

– Продадим, угу, как же. Опять сопли распустишь. Знаю я тебя. И не ругайся, – строго добавила Эле. – Набралась гадостей. Я и в банях-то таких ругательств не слыхивала.

– Это не ругательства. Бегемот – это такой толстый дарк. Дикий.

– Тем более. Толстый дарк – это похуже любой ругани. Глупая ты, Аша. И когда повзрослеешь? Ведь не возьмут замуж.

– Очень надо, – буркнула Даша, и чтобы уйти от неприятной темы, спросила: – Не жмет? Или туговато?

– В самый раз, – Эле подвигала стянутой рукой. Наруч не только скрывал уродливый бугор, но и фиксировал несросшиеся кости, так что действовать рукой можно было почти свободно. Наручи Эле носила и раньше, но только с помощью девчонки могла их по-настоящему зашнуровать. Облегчение было великое – боль теперь грызла руку только при неловком движении или толчке. Эле даже слегка помолодела в последнее время.

– И что я без тебя делать буду, – Даша-Аша? Зубами мне эти ремешки завязывать навостриться, что ли? Разнежила ты меня.