К жизни - [42]

На краю дороги шевелился под налетевшим ветерком куст полыни. Был он весь покрыт седою пылью, средь желтоватых цветков ползали остренькие черные козявки. Со смехом в душе я остановился, долго смотрел на куст.

– Ты! Сбрось свою бессознательную мудрость. Думай! Ответь, – для чего ты живешь? Осыпает тебя придорожная пыль, ползают по тебе козявки. Сосешь ты соки из земли, лелеешь свою жизнь, – для чего? Подумай, – для чего?

И сразу обмякла душа куста, как будто смрадом его обвеяло. Стал он жалок и ничтожен. Задумался скорбно, наконец ответил:

– Да, такая жизнь бессмысленна… А вот что, – нужно жить для всех этих других полынных кустов. Прикрывать их от пыли, переманивать на себя вредных козявок…

– Ну, а им что от того, что меньше их будет осыпать пыль и меньше будут точить козявки?

Все шире растекался смрад. Серый, вялый сумрак вставал из земли. Все вокруг – все делалось ничтожным и презренным. Ласточки остановили свой лет в воздухе, растерянно и недоумело трепыхали крылышками.

– Для чего наша жизнь? Ну, будем ловить мошек, выведем птенцов. Осенью лететь за море, потом возвращаться. Опять лепить гнездо, опять выводить птенцов, и так каждый год. А потом – смерть.

И повсюду кругом зашелестело, заныло, зашипело, застонало. Дождевые черви обеспокоенно выползали из своих ходов, никла колосьями рожь, очумело метались мошки.

– Зачем жизнь?

Нетерпеливо вдруг сверкнул воздух, и гневный негодующий грохот покатился по небу. Бешено рванулся ветер. Черное и грозное быстро мчалось поверху.

Хотелось смеяться, хотелось протягивать руки.

– Не гневись, великая! Я только шутил, – шутил пошлою человеческою шуткою… Жизнь! Жизнь! Не оскорблю я тебя, не вложу в тебя вопросов подгнивающей собственной души. Я далек от тебя, трудно различаю тебя сквозь мутный туман, но я теперь знаю! Я знаю!

Перекатывался гром. Выл сухой ветер, захватывал дыхание, трепал одежду. И вся жизнь вокруг завилась вольным, радостно-пьяным ураганом.

1908 ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые – журн. "Современный мир", 1909, ЉЉ 1 – 3. Написано в 1908 году.

Повесть "К жизни" в большей или меньшей степени не приняли как круги революционные, так и откровенно реакционная пресса. Положительные оценки были редки. Правда, критикой отмечалось, что новая повесть дает материал для изучения настроений эпохи. "Вересаев очень чутко улавливает разного рода общественные настроения, различные в творящейся вокруг нас жизни. Уловил он и эту апатию, и эту скуку, и это омертвение еще недавно столь живого организма… Вересаев как бы видит, что эта усталость, эта общественная апатия – только внешняя кора. Что под нею, в одних местах глубоко, но все же притихли живые ключи… которые еще недавно так бурлили на глазах у всех", – замечал В.Боцяновский в "Литературных листках" ("Новая Русь", 1909, 26 марта).

Вместе с тем рецензенты самых разных направлений писали, что по своей идейной направленности и художественным особенностям "К жизни" уступает повестям "Без дороги" и "Поветрию", но мотивы неприятия нового произведения В.Вересаева были различны у представителей борющихся лагерей русской общественной мысли.

Элементы мистики, биологизма, культ внесоциально толкуемой "живой жизни", естественно, вызывали возражения у тех, кто продолжал видеть в пролетарском движении залог успеха борьбы за новое общество. Н.На-ов в статье о сборниках "Знания" сожалел, что изображение революционных настроений рабочих оттеснено в повести "К жизни" на задний план "размышлениями на тему, что думает добрый интеллигент в этапе, когда ему не спится…" ("Голос Приуралья", 1910, 11 августа).

В условиях торжества реакции пресса в основном предоставляла слово рецензентам черносотенных и охранительных убеждений. Идеи гуманизма, очевидное желание автора противостоять упадническим настроениям, господствующим в литературе, вызывали раздражение в либерально-реакционных кругах. "Современное слово" (1910 1/14 января), "Весы" (1909, Љ 5) и др. называли повесть "длиннейшей и скучнейшей", а самого автора – "идейно-жизнерадостным товарищем из первокурсных медиков", "совершенно безнадежным", "конченным писателем". С другой стороны, критиков правого лагеря радовал определенный отход писателя от социальных тем к постижению "темных влечений души" ("Русские ведомости", 1909, 9 апреля). Они склонны были рассматривать повесть "протоколиста" марксизма В.Вересаева как симптом резкого изменения умонастроений в среде молодых революционеров и как свидетельство того, что революция зашла в тупик ("Новое время", 1909, 10/23 апреля).

Это были, конечно, передержки, попытки использовать "живую жизнь" В.Вересаева в борьбе с революционными настроениями.

Пожалуй, наиболее объективная оценка повести "К жизни" давалась в статье Вл.Кранихфельда ("Современный мир", 1909, Љ 5). Критик рассматривал повесть как "правдивую и вдумчиво написанную летопись интеллигентских настроений" тех дней. Вл.Кранихфельд убедительно вскрывал индивидуалистическую сущность таких мнимых революционеров, как герой повести Чердынцев. "Когда революционные волны пошли на убыль", Чердынцев "не поставил себе вопросов: почему не удалась эта работа, почему результаты ее не оправдали его ожиданий и надежд?.. Вопрос: зачем жить? – вытеснил все остальные и завладел всем его существом", "возрождение Чердынцева произошло в плоскости чисто индивидуальных переживаний", и поэтому вересаевский лозунг "живой жизни" не может увлечь массы. Объективно повесть рисовала характерный для тех лет процесс "разобщения личности со средой". Это определяет ее большое познавательное значение.