К заоблачному озеру - [17]

— Но где же Сух? — спросил Сорокин, не отрывая глаз от бинокля.

— Мана! Мана! — закричал Ошрахун, зоркий и наблюдательный, как все охотники Тянь-Шаня.

— Уй бу юй! — прошептал упавшим голосом Акимхан. — Пропал!

Тут, наконец, увидел Сухорецкого и я. Он шел медленно, но довольно уверенно вдоль отвесной стены.

Расстояние и ложная перспектива делали его путь до такой степени страшным и невозможным, что мы замерли, словно оглушенные.

Так могла бы двигаться муха, но каким образом идет Сухорецкий, даже при всей своей ловкости, — этого никто из нас тогда объяснить не мог. Если бы он еще карабкался вверх по скале, но он шел, пересекая крутую и гладкую стену вверх по диагонали, очень медленно, без всякого видимого усилия, без остановок.

Оглушительно щелкнув, резиновая подстилка от палатки рванулась вверх и ковром-самолетом умчалась в ущелье. Громыхая и подпрыгивая, покатился вниз пустой алюминиевый котелок, неосторожно забытый на склоне. На ходу крышка соскочила с него и продолжала свой путь самостоятельно. Тучи песка поднялись со склона, хлестнув нас по лицам.

— Шамал! Бос-шамал! — закричал Акимхан и кинулся к своим вещам.

Налетел ветер. Заклубился под ногами туман, рваные серые его комья, сбиваясь плотнее и плотнее, заполнили всю ширину долины, поползли в боковое ущелье и скрыли от нас товарищей.

Мы, задыхаясь, накрывали вещи клеенкой, прижимали их тяжелыми камнями.

Туман мельчайшими каплями оседал на одежде, на наших руках и лицах.

Торопливо натягивали мы на себя штормовые куртки, надевали шапки и рукавицы.

— Как там теперь наши ребята? — крикнул я Загрубскому.

Николай Николаевич озабоченно покачал головой. Мы сели рядом и, защищаясь от ветра, натянули на себя полотнище палатки.

— Я все это предсказывал! — запыхавшись, говорил Сорокин. — Я знал, что так будет! Еще хорошо, что они налегке, без грузов… Нет здесь дороги, это и слепому ясно…

— Молчите уж вы… Кузгун… — сказал сердито Николай Николаевич.

Утомительно завывал ветер. Мокрое полотнище рвалось из рук, хлопая и тяжело ударяя нас при каждом его порыве.

Носильщики не хотят рисковать

Есть у нас старинное преданье.

Пел о нем в юрте старик-киргиз,

Будто бы Хан-Тенгри в наказание

Смельчаков со скал бросает вниз.

Вот какое есть старинное преданье.

Песня Орусбая

— Давай, начальник, расчет, — решительно сказал Акимхан.

Он стоял перед Сухорецким, не глядя ему в лицо. Ошрахун быстро складывал в узел чапан, кружку, белье.

Сухорецкий только что вернулся. Мы сидели у костра и обсуждали результаты разведки.

Пути к перевалу не было. Гусев поднимался до тех пор, пока перед ним не встал каменный обрыв. Валентин, а за ним и Шекланов попытались карабкаться по скалам в обход.

— Ну, нет пути и все тут! — неприязненно отвечал Гусев на мои вопросы.

Шекланов крутил головой и отдувался.

— Ну, Илья, не приведи аллах, — сказал он мне шепотом. — Залезли мы в такой уголок, что только благодаря Валентину я жив остался. До сих пор поджилки дрожат.

Через два часа после Гусева вернулся и Сухорецкий.

Темнело, когда мы услышали снизу от лагуны его голос.

Он набрал воды из озера в две фляжки и теперь нетерпеливо ожидал чая.

— Нашел дорогу! — объявил он весело. — Жаль, вы меня не видели. Завтра с утра двинем по берегу.

Сорокин выразительно свистнул.

— Видели, видели твой путь, — ответил он. — С грузом мы не пройдем.

— Пройдем, — хладнокровно сказал Сухорецкий. — Пройдем, потому что другого пути у нас нет. Понимаешь? Или возвращаться обратно или пойти по берегу…

— Что он говорит? Что он говорит? — тревожно спрашивал Акимхан у Горцева. Тот неохотно перевел слова Сухорецкого.

Акимхан вскочил, словно укушенный каракуртом. Он бросил Ошрахуну несколько повелительных слов и приблизился к костру.

Мы сразу догадались о его намерениях, но сидели молча, переглядываясь.

— Расчет давай, — повторил уже грубо Акимхан.

— Зачем расчет? — спросил Сухорецкий спокойно. — Дорога только еще начинается. Договор подписывал?

Акимхан заговорил, возбужденно, тыча рукой себе в грудь, в сторону Ошрахуна, в сторону озера.

— Перевод! — сказал он яростно Горцеву, — давай перевод!

Горцев, как-то потускнев, стал переводить.

— Говорит — дальше не пойдем, договор порвать можете. Говорит — на смерть идете, а они не хотят умирать. Еще всякую ерунду говорит насчет шайтана и озера. Говорит — уплатите ему по сегодняшний день и напишите отпускную бумагу.

— Скажите им, что дорога хорошая. Я ходил смотрел. Завтра пойдем дальше, а через десять дней отпущу обратно с премией.

— Не надо! Ничего не надо! — завопил Акимхан, размахивая руками, когда Горцев перевел ему слова начальника. — Расчет давай…

— Расчета не дам, — решительно сказал Сухорецкий. — Денег не получишь ни гроша и еще под суд отправлю в Караколе.

Акимхан заскрипел зубами и, сорвав с себя свою шапку, швырнул ее на землю.

Потом выхватил из кармана завернутую в клеенку копию договора с экспедицией и, грубо ругаясь, изорвал ее в куски.

После этого он немного успокоился, сел рядом с Ошрахуном и вполголоса стал с ним совещаться.

— Не обращайте на него внимания, — сказал Сухорецкий тихо. — Давайте обсудим, как быть с грузом.

— Придется пересмотреть все личные вещи, — сказал Николай Николаевич. — Возьмем только действительно самое необходимое.