К вам и сразу обратно - [4]

В сером рассвете неясно обрисовывались дальние углы озера и прозрачные контуры сопок над ними. Андрей ополоснул и поставил па стол эмалированный таз для икры, поправил на оселке лезвие ножа и, вздохнув, положил на стол первого гольца.

Окончил разделку рыбы он уже за полдень. Получилось две полные большие бочки и маленький фанерный бочонок. Андрей прикрыл их брезентом. Теперь дней пять, пока просолятся, потом можно чуть подвялить – ив коптильню. Все! Спать!

Доковыляв до избы, Андрей с трудом разделся, залез в олений мешок и, бросив на пол окурок, моментально уснул. Попрыгала в закрытых глазах какая-то птица, улетела, растворилась, и вместе с ней растаяли последние мысли: «Мотор… магнето… перебрать…»

Он проспал и вечер и ночь и проснулся только утром следующего дня. Тело ныло, суставы походили на рассохшуюся дверь. Андрей откинул меховой клапан мешка и глянул в окно. Стекло в окне было грязным и сплошь покрыто дохлыми комарами.

С лета остались. Грязища! В углу паутина откуда-то взялась. Вон какие лохмотья висят. Печь вроде не коптит, а потолок черный. Трактор придет где-нибудь в ноябре. После праздников, конечно. Кто захочет праздники в тундре торчать? Да и лед на реках будет жидковат, побоятся. Да-а… Ну, что ж, надо вставать.

В избе было холодно. Валет убежал куда-то, не прикрыв дверь, хотя и умел это делать. Андрей выгреб из угла сухие дрова, сунул поленья потоньше в печку и сбил дырчатую железку под поддувалом. Она давно уже на ладан дышит. Пока прилаживал ее на место, руки покрылись копотью. Андрей зажег спичку, сунул под дрова, вытер руки полотенцем, потом посмотрел на него и швырнул в угол. Край полотенца бахромой зацепился за ручку чайника, и тот загремел с печки.

– Провались все пропадом! Чокнешься тут! – Он обвел взглядом комнату и вспомнил про спирт. Вот чего надо – выпить! Смазать кости, прояснить взор, чтобы не цеплялся за всякие лохмотья. Помогает иногда эта штука, а однажды даже от самого краешка того света увела. Давно все это было.

Андрей горько ухмыльнулся, вспомнив, как расписались они тогда, четверо молодых парней, в полном пижонстве. Болота на Оби похлеще здешних, а они везли тогда груз из райцентра в поселок разведчиков. Зарядил дождь, пропала дорога. Куда ни глянь – вода. Километров сорок они чуть ни на себе волокли машину. И пришел момент – все! Вот так сели, кто где, прямо в безграничную лужу – пропадай все пропадом! Сыпет дождь, рукой шевельнуть невозможно, скажи слово – все заплачут. И сейчас бы, наверное, еще там сидели, но вдруг бригадир на карачках пополз по грязи к машине, ухватился за подножку, открыл дверь и осел назад с чемоданом в руках. Прямо в грязи раскрыл его и выволок на свет божий две картонные коробки и алюминиевую кружку. В одной коробке были флаконы с «Красной Москвой», в другой – с одеколоном «Сирень». Бригадир натряс из флаконов кружку до полноты и пустил ее по кругу. Ко второй кружке он уже и закуску разыскал в кабине – несколько кусочков почернелого сахара. А потом заставил всех раздеться и драить тела этой же самой жидкостью. «Лучше в нутро опять», – предложил кто-то. «Три! – свирепо сказал бригадир и повертел в воздухе большим кулаком. – Вкалывать еще сутки».

Тем и спаслись, даже гриппа никто не зацепил. Пахли потом изнутри и снаружи ровно месяц. До сих пор Андрей не переносит запаха одеколона. Но сейчас словно тот самый дождик растекается внутри.

– Выпью!

Андрей достал спирт, вылил в кружку, несильно разбавил водой, нарезал рыбы. Спирт резко осушил рот и горло. В желудке заполыхало, словно замерзший путник разложил там костер. Андрей понюхал кусок рыбы, медленно пожевал и глянул на паутину. Висит… Ладно… Он двинул посуду в сторону и достал мешочек с махоркой. Клочок газеты от грязных пальцев почернел. Андрей второй раз рассматривал их, словно они были чужие. Пальцы распухли. Такие руки в тундре у всех. Любая, самая маленькая царапина заживает не меньше месяца, долго гноится, и не помогает ни бинт, ни йод. Тем более каждый день в воде и в соли. Мишка прошлый раз обещал достать какую-то панацею: мазь с антибиотиками. Сидит сейчас небось в ванне и икает. И думает, что вспоминает его очень красивая девушка. Ошибаешься, милый, это я тебя вспоминаю. Квартиру ты получил в новом доме, с ваннами стали на Севере квартиры строить. А я когда последний раз в ванне сидел? Давно это было. На улице прогромыхивали трамваи, на табуретке лежали нейлоновая сорочка и белоснежное махровое полотенце. А мимо двери торопливо постукивали каблучки. Туда-обратно, туда-обратно. Звенела посуда… Давно это было… Туда-обратно… каблучки…

В ином мире, другом измерении, и он был тогда кем-то вторым. Или первым, сейчас вот… вторым.

Ладно, ни к чему все это. Интеллигентщина, так сказать. За мотор надо браться. Докурив цигарку, Андрей притащил с улицы мотор, снял кожух и поставил рядом со столом, уперев в нары. Ключ для маховика где-то затерялся, и он пользовался большим по размеру, подкладывая стальную пластинку. Когда он совсем уже приладился, пластинка выскочила, ключ под сильным нажимом резко повернулся вправо, и свободный конец его полоснул большой палец и тыльную сторону ладони левой руки, державшей мотор. Из побелевшей на несколько секунд раны хлынула кровь. Андрей несколько раз тряхнул рукой, и кровь полетела на пол.