К сердцу Африки - [55]

Погремушки гремят все громче, тамтамы бьют все быстрее и быстрее, каждый из них рокочет сейчас, как целый оркестр. Тамтамисты совершают нечто совершенно невозможное и непостижимое.

Деревня, земля, небеса — все исчезло, поглощенное звуками. И осталось только одно: ритм, ритм…

Сюда приволокли все, по чему можно барабанить. В тамтам Н’Гомы бьют не менее двадцати рук. От могучего гула вибрирует воздух. Грохот тамтамов уже воспринимается не просто как звук, а как нечто осязаемое, материальное, и это нечто с неодолимой силой заставляет десятки людей кружиться в вихре танца.

Их ноги дробно стучат о землю. Их руки и тела извиваются, словно змеи, беззащитно послушные ритму тамтамов.

Но вот тамтамы загремели вдвое быстрее, и вдвое быстрее, словно выполняя чей-то приказ, закружились тела танцующих. У меня возникает такое ощущение, будто я в кино и передо мной прокручивают фильм с удвоенной скоростью. Но несмотря на бешеный темп, каждое движение здесь сбалансировано, если вообще можно говорить о балансе, когда утрачена сила тяжести. Это необъятное сюрреалистическое полотно, словно по мановению жреческого жезла ставшее действительностью.

Как огромный смерч, кружится пыль вокруг танцующих, движущихся словно одно гигантское тело. Это тело висит в воздухе, будто корабль на воздушной подушке.

Сейчас танцующие утратили все чувства, кроме одного —< чувства ритма.

Черные тела багровеют в пламенном сиянии заката!

Как торнадо, гремят тамтамы, подхлестывая эту великую оргию ритма!

Все неистовей, все фантастичнее и восторженнее этот головокружительный водоворот танца.

Африка танцует.

Танцуй же, Африка, танцуй! Танцуй, пока не поздно.

Ведь уже завтра у тебя могут отнять твои танцы.

Затихшая мелодия

Мое последнее путешествие в страну бабембе

Прошло много лет, и вот я снова оказался в Муаензи. Остановившись возле автозаправочной станции, я попросил наполнить мне бензином бак и канистры, а сам отправился к мэру хлопотать о ночлеге. Неподалеку от меня в том же направлении шел юноша, который играл на рожке простую, незамысловатую мелодию. Мелодия эта показалась мне знакомой, и вдруг я вспомнил, что она стала главной музыкальной темой в моем фильме «Черный экстаз». Но в тот раз ее исполнял Н’Кая на нгонфи, национальном инструменте народа бабембе. Теперь инструмент был другой, он звучал прозрачнее и тверже, в нем не было гитарной хрупкости нгонфи. Наступили новые времена, зазвучали новые инструменты, но мелодия пока что осталась прежней. Я скоро почувствовал, что ее ритм совпадает с ритмом моих длинных шагов, и пошел в такт музыке. Однако это не европейский военно-маршевый шаг, а легкий и пластичный шаг народа бабембе.

Мэр Муаензи любезно предоставил в мое распоряжение «Дом для почетных гостей». Это была не глиняная хижина, как во всех маленьких деревушках, а настоящий дом с кирпичными стенами, ставнями и деревянными дверьми, которые запирались. Однако мальчик-слуга пожаловался, что двери эти не отпираются, и мне пришлось входить и выходить через окно.

В доме был водопроводный кран, из которого не только лилась вода, но и порой вылезали весьма любопытные насекомые. Комнаты были довольно чистые, и, что самое приятное, здесь не метались сломя голову летучие мыши, которых вообще было великое множество. Как это ни удивительно, на полу не было ни мышиного, ни крысиного помета и овсяная крупа, которую я просыпал в углу кухни, лежала нетронутая в течение нескольких дней.

Конечно, мне сразу следовало бы обратить внимание на это странное обстоятельство, но я был слишком поглощен поисками своих старых друзей, а кроме того, мне не терпелось поскорее увидеть все то новое, что появилось в Муаензи за это время.

В один прекрасный день жрец Н’Гондо подарил мне пятнистого петуха. Его лапы были связаны лианой.

Притащив петуха домой, я развязал ему лапы, и он немедленно принялся разгуливать по всему дому. Петух поклевал овес на кухне, поискал насекомых, зашел в ванную и уже хотел было напиться воды из-под решетки, как вдруг заклохтал испуганно, взмахнул крыльями, стал бегать кругами по комнате, потом упал и издох.

В тот же миг до меня наконец дошло, почему в доме не было ни крыс, ни мышей.

После короткой, но ожесточенной схватки я убил трехметровую змею, темно-зеленое шипящее чудовище, поселившееся под решеткой в моей ванной комнате.

Уже на следующей неделе в доме появилась первая мышь, а через пару дней — еще одна. Я старался не спугнуть их; каждый день они получали свою порцию овсяной крупы и в конце концов стали такими ручными, что не обращали внимания даже на стук моей пишущей машинки.

Пока в доме были мыши, я мог спокойно принимать душ.

Однажды на рыночной площади я увидел молодого человека. В руках у него был какой-то предмет, который я издали принял за нгонфи. Но когда молодой человек подошел ко мне поближе, я понял, что это не нгонфи, а самый обычный транзисторный приемник. На его владельце была пестрая яркая рубашка, настолько яркая, что могла бы ослепить даже павлина.

Да, здесь много изменилось.

Я уже сообразил, что на этот раз мне будет не так-то просто разыскать старинные музыкальные инструменты, на которых когда-то так искусно играл народ бабембе. И мои самые мрачные предчувствия оправдались. В первых двадцати деревнях, которые я посетил, вообще не было никаких инструментов.