К полюсу! - [143]

До обеда сделали пять ходок. На дневном привале, как и в прошлые дни, установили теодолит, но солнце не показалось.

Юра сломал лыжу. Так же, как у Вадима, она разломилась на две половинки. У Рахманова взяли крепкую лыжу, которая до недавнего времени была запасной, и отдали Хмелевскому, к Володе же вернулась его старая знакомая — расщепленная и починенная. Забрали у Рахманова шесть килограммов груза, чтобы ему легче было лавировать на сломанной лыже. Четыре половинки двух «Бескидов» разобрали по рюкзакам — так неожиданно избавились от в общем-то обременительного сопровождения. Посмеялись над Давыдовым, который недавно сообщил нам, сколько раз до полюса ему предстоит везти запасные лыжи. (Все путешествие мы тянули их за собой, меняясь на каждой ходке.)

Два события 26 мая остались темой последующих разговоров: сломанная лыжа и пуночка — полярный воробушек, подсевший к нашей лыжне. Он появился словно бы ниоткуда.

Мы шли цепочкой по молодому, покрытому снегом полю. Вдруг метрах в трех от Леденева, который был первым, во всю мочь чирикая, села птичка.

Я подумал: «Бедная, сейчас покормим тебя, может быть, ты полетишь за нами до полюса и на наших привалах будешь пиршествовать?» Леденев нацелился на пуночку кинокамерой, но она подпрыгнула и перелетела к середине цепочки. Снова, будто очень торопясь, она что-то рассказывала и, словно после купания, отряхивалась. Сделав третью совсем короткую посадку возле последнего из нас, она упорхнула. Исчезла почти мгновенно, только чириканье еще слышалось.

Все сошлись на том, что птица прилетела с большого разводья, которое, судя по небу, лежало километрах в двенадцати на северо-востоке. И, уж конечно, она не погибает от голода. Похоже, что это сытый, довольный жизнью и деятельный воробей.

...Положение не ахти. Если не покажется солнце, мы идем еще один день. Потом остановимся. Через неделю кончатся продукты. Неужели финиш будет такой же нелегкий, как старт? И все-таки сильное, сильное и очень странное ощущение, что одной ногой мы уже на полюсе, что остались какие-то детали, формальности. У Лени Лабутина в папке лежит список наших верных друзей и верных помощников. У меня замусоленная копия. По номерам мы посылаем поздравления с еще не достигнутого полюса. 26 мая отправили 56 поздравлений. В день икс все они будут разосланы нашими радистами, а мы, тая в душе любовь, дружбу, верность и благодарность, будем заниматься другими делами. Какими, пока неизвестно, но они будут неотложными и очень важными. Наверное, никогда не будет так, чтобы неотложных и очень важных дел не было.

Первым в списке директор Института медико-биологических проблем Минздрава СССР академик Газенко, потом его заместитель Волынкин, друзья экспедиции Северин, Сверщик... Есть два человека, которых мы считаем участниками перехода: Волков — известный полярник из Ленинграда и Житенев — секретарь обкома партии из Свердловска, который с 1973 по 1978 год как секретарь ЦК ВЛКСМ готовил поход к Северному полюсу.

На севере на горизонте под тяжелыми облаками чистая божественная серебряная полоска.

27 мая дежурил Давыдов. В 7.30 мы были готовы выйти из лагеря, но в слоистых облаках промелькнуло солнце. Рахманов поставил теодолит. Неяркий круг будто бежал, будто мчался по небу. Виден в общей сложности он был какие-то секунды — выныривал из-за туч и снова скрывался. Поймать светило прибором было невозможно, однако направление на него взяли, и оно вполне соответствовало нашему курсу с одной маленькой оговоркой — мы находимся на 160-м меридиане к востоку от Гринвича.

Утром Василий и Вадим решили «принести жертву богам» — оставить анораки. Мельников по этому поводу что-то громко сказал, Леденев тотчас встрепенулся и высказал соображения против расточительства, я поддержал завхоза. Негоже, в самом деле, выбрасывать полезные вещи, когда рюкзаки легкие и идти осталось всего несколько дней.

— Дело не в весе, зачем нести лишнее, ненужное? — возмущался Шишкарев.

— Сейчас лишнее, а завтра пригодится, — возражал Володя.

— Возьму еще килограмм снега.

— Возьми.

— Твою кинокамеру могу.

— Что-то ты не то говоришь, — заметил Мельников.

Я тоже вмешался, что меня дернуло:

— Вася часто говорит не то.

Василий обиделся:

— Конечно, где уж мне. Я всегда говорю не то. Кому можно, а кому нельзя.

Жертва богам не состоялась.

Вышли в 8.00. Одна мысль, одно желание — увидеть солнце.

На четвертом переходе светило устроило с нами форменную игру. Впереди метрах в двухстах оно серебрило поверхность океана. Перешагни мы границу между тенью и светом, солнце было бы наше, но мы здесь, а не там и не видим его. Увеличиваем темп, почти бежим, но светлое пространство, наполненное солнечными лучами, тоже несется, летит независимо от нас и почти в нашем направлении. Медленнее, чем мы! Вот черта уже рядом, сейчас мы ступим на поблескивающие льды, но свет мгновенно исчезает. Серый снег, серое небо и ни единого белого пятнышка.

А на пятом переходе попали в лабиринт гор. Таких старых, серых, даже не серых, а коричневых льдин мы раньше не видели. Откуда принесло этот остров к полюсу? Наверняка он стоял возле земли, его ломало, летом торосы обтаивали, зимой их заносило снегом, ветер сглаживал горы н трамбовал снег. А потом остров носило по океану. Видел ли он людей? Корабли? Самолеты? Подводные лодки? Карабкаясь по горам, заботясь о себе и о лыжах, мы почти забыли про солнце. Шестое чувство подсказывало — оно появится, краем глаза я даже видел его, и что мне стоило сказать: «Стоп! Ставим лагерь». Через двадцать минут дневной привал, и, даже если мы не поймаем солнце и потеряем эти двадцать минут, невелика беда. Я колебался. Хорошо бы пройти это адское поле, увидеть, что нас ждет за ним. Поставим палатку, теодолит, ходка будет полноценной — пятидесятиминутной. (Неужели ко всему этому примешивался ложный стыд: мои товарищи могут подумать, что я устал?) Я не подчинился интуиции. На привале спеша установили прибор, но никаких просветов в тучах не было. Как я ругал себя! Как злился и на себя, и на штурманов. Возможно, Юра все понял, но помочь никто никому не мог.