К чести России - [20]

М. С. Воронцов - А. А. Закревскому.

[4-5 августа. Смоленск]

Любезный Арсений Андреевич, скажите, бога ради, как у вас дела идут. Надо держаться в Смоленске до последнего, мы все рады умереть здесь. Неприятель может пропасть, истребляя лучшую свою пехоту. Он от упрямства часто рисковал, но никогда столько, как сегодня, ибо уйти ему будет трудно.

Мы все здесь готовы вас подкрепить. Ради бога, чтоб армии не расходились и составляли бы одну, как теперь. Я бы желал и еще ближе быть.

Бога ради, или атаковать его, или держаться в городе. Напиши два слова. Преданный тебе Воронцов. <...>

А. А. Закревский - М. С. Воронцову.

5 августа. [Смоленск]

Сколько ни уговаривали нашего министра, почтеннейший и любезнейший граф Михаила Семенович, чтобы не оставлял города, но он никак не слушает и сегодня ночью оставляет город. К сожалению нашему, город горит, форштаты(57) также. Неприятель опять от города отступил, дрались долго и упорно. <...> Нет, министр наш не полководец, он не может командовать русскими, а мы не смеем показаться нигде. Мы будем всегда с вами вместе, что теперь необходимо нужно.

Ваш Закревский.

А. А. Закревский - М. С. Воронцову.

6 августа. [Смоленск]

Холоднокровие, беспечность нашего министра я ни к чему иному не могу приписать, как совершенной измене (это сказано между нами), ибо внушение Вольцогена не может быть полезно. Сему первый пример есть тот, что мы покинули без нужды Смоленск и идем бог знает куда и без всякой цели для разорения России. Я говорю о сем с сердцем как русский, со слезами. Когда были эти времена, что мы кидали старинные города? Я, к сожалению, должен вам сказать, что мы, кажется, тянемся к Москве, но между тем уверен, что министра прежде сменят, нежели он туда придет. Его не иначе должно сменять как с наказанием примерным. <...> Будьте здоровы, но веселым быть не от чего. Я не могу смотреть без слез на жителей, с воплем идущих за нами с малолетними детьми, кинувши свою родину и имущество. Город весь горит.

В грусти весь ваш А. 3.

А. П. Ермолов - П. И. Багратиону.

6 августа. [Без места]

Ваше сиятельство!

Имеете право нас бранить, но только за оставление Смоленска, а после мы себя вели как герои! Правда, что не совсем благоразумно, но и тогда можно быть еще героями! Когда буду иметь счастие вас видеть, расскажу вещи невероятные. Смоленск необходимо надобно было защищать, но заметьте, ваше сиятельство, что их и доселе нет в Ельне, следовательно, все были они у Смоленска, а мы не так были сильны после суточной города обороны.

Наконец, благодаря бога, хотя раз предупредили мы ваше желание. Вам угодно было, чтобы мы остановились, дрались. Прежде получения письма вашего получил уже я это приказание(58). Почтеннейший мой благодетель! Теперь вам предлежит дать нам помощь. Пусть согласие доброе будет залогом успеха! Бог благословит предприятие наше. Если он защищает сторону правую - нам будет помощником! Представьте, ваше сиятельство, что два дни решат участь сильнейшей в Европе империи, что вам судьба предоставляет сию славу. И самая неудача не должна бы отнять у нас надежду. Надобно противостоять до последней минуты существования каждого из нас. Одно продолжение войны есть способ вернейший восторжествовать над злодеями отечества нашего.

Боюсь, что опасность, грозя древнейшей столице, заставит прибегнуть нас к миру, но сии меры слабых и робких. Все надобно принести в жертву и с радостию, когда под развалинами можно погребсти врагов, ищущих гибели Отечества нашего. Благословит бог! Умереть Россиянин должен со славою.

Ермолов.

Не гневайтесь, что удержал посланного.

А. С. Меншиков - жене.

10 августа. Дорогобуж

Я весьма давно, милый друг, не имел случая к тебе писать и воображаю твое беспокойство после произшествий, столь же глупых, сколь и несчастливых. Смоленск отдан неприятелю, и мы отступили к Дорогобужу постыдным образом, хоть без главного сражения. Мы здесь очень сильны, и неприятель, кажется, не смеет на нас [ничего] предпринять. Я весьма здоров и ни в чем не нуждаюсь, хотя обозы мои в неизвестных мне краях, и я думаю, около Гжатска.

Мужики покидают свои жилища, и неприятель живет в совершенно опустошенной земле. Все занятые им города он выжег или истребил, впродчем, надобно справедливость отдать, что наши солдаты, а особенно денщики и офицерские люди грабят и разоряют все позади армии, и потому я советую матушке из Комлево велеть вывезти вдаль все, что только можно, равным образом и из Карамышева. Надеюсь, что ты, милый друг, не упускаешь из виду делать втайне приуготовления для выезду из Москвы, буде нужда потребует, хотя я, однако же, сего нещастья не чаю, и ежели судьба оное и допустит, то по крайней мере не так скоро. В горестях разлуки и трудах моих одно лишь утешение есть - надежда освобождения Отечества продолжительною и священною для русского войною,- не искусство, а народная храбрость спасет нас от ига иноплеменных. Прощай, милый друг, и моли бога за Рос [с] ию и за нас, требуя у матушки для меня благословения.

Ф. В. Ростопчин - П. И. Багратиону.

12 августа. Москва

Принимая во всей мере признательности доверенное письмо вашего сиятельства, с крайним прискорбием узнал о потере Смоленска. Известие сие поразило чрезвычайно, и некоторые оставляют Москву, чему я чрезмерно рад, ибо пребывание трусов заражает страхом, а мы болезни сей здесь не знаем. Здесь очень дивились бездействию наших войск против наступающего неприятеля. Но лучше бы ничего им не делать, чем, выиграв баталию, предать Смоленск злодею. Я не скрою от вас, что все сие приписывают несогласию двух начальников и зависти ко взаимным успехам, а так как общество во мнениях своих меры не знает, то и уверило само себя в нелепицах. Теперь должно уже у вас быть известно, какие последствия будет иметь отступление от Смоленска. Москва ли предмет действий или Петербург, а мне кажется, что он, держа вас там, где вы [будете], станет отдельными корпусами занимать места и к петербургской, и к московской дороге, и к Калуге, дабы, пресекая сообщения, нанести больше беспокойства и потрясти дух русский. Ополчение здешнее готово, и завтра б тыс. будут на бивуаке. Остальные же сводятся к Верее и к Можайску. Ружей, пороху и свинцу - пропасть. Пушек - 145 готовых, а патронов 4 980 000. Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву. Когда бы случилось, чтобы вы отступили к Вязьме, тогда я примусь за отправление всех государственных вещей и дам на волю каждого убираться, а народ здешний по верности к государю и любви к отечеству решительно умрет у стен московских. А если бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдет уголь и золу. Обнимая вас дружески и по-русски, от души, остаюсь хладнокровно, но с сокрушением от происшествий,