К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка - [7]

Размышления Лин были прерваны драматическим жестом матери. С дрожащими губами миссис Марчмонт протягивала ей пару неоплаченных счетов.

— Посмотри, Лин, — причитала она. — Что мне делать? Что же мне делать, Лин? Сегодня утром управляющий банком написал мне, что я превысила свой кредит. Не понимаю, как это могло случиться. Я была так осторожна. Видимо, мои бумаги не приносят такого дохода, как обычно. Он говорит — увеличились налоги. И все эти желтые бумажки, страховка от военных разрушений — за них, хочешь не хочешь, приходится платить.

Лин взяла счета и стала их просматривать. Тут не было никаких излишеств. Черепица на починку крыши; ремонт изгороди; замена прохудившегося котла отопления в кухне. Сумма получалась солидная.

Миссис Марчмонт жалобно сказала:

— Думаю, нам придется переехать. Но куда? Маленьких домиков нет — здесь их просто не существует. Я не хочу расстраивать тебя всем этим, Лин, сразу после твоего возвращения. Но я не знаю, что делать. Просто не знаю…

Лин посмотрела на мать. Ей было за шестьдесят. Она никогда не отличалась здоровьем. Во время войны у нее жили эвакуированные из Лондона, она готовила для них и убирала, работала в Женской организации помощи фронту, варила варенье, помогала организовать горячие завтраки в школе. Она трудилась по четырнадцать часов в день, и это после той легкой жизни, которую она вела до войны. Лин видела, что мать держится из последних сил. Она измотана и полна страха перед будущим.

В душе Лин закипал гнев. Она неуверенно проговорила:

— А не могла бы эта… Розалин… помочь?

Миссис Марчмонт покачала головой.

— Мы не имеем права, никакого права.

Лин возразила:

— Я думаю, ты имеешь моральное право. Дядя Гордон всегда помогал нам.

Миссис Марчмонт покачала головой.

— Не очень красиво, дорогая, просить милости у того, кого не слишком жалуешь. Да к тому же этот ее братец никогда не разрешит ей дать ни пенни[21]. — Затем героизм уступил место чисто женской язвительности, и она добавила: — Если только он вообще ей брат!

Глава 2

Фрэнсис Клоуд в задумчивости смотрела на мужа, сидящего напротив нее за обеденным столом.

Фрэнсис было сорок восемь лет. Она принадлежала к числу тех худых, подвижных женщин, которым идет одежда из твида. Ее лицо, не знавшее косметики, кроме легкой полоски помады на губах, носило следы былой высокомерной красоты.

Джереми Клоуд был худощавый, седой шестидесятитрехлетний мужчина с замкнутым и бесстрастным лицом. В этот вечер его лицо казалось даже более бесстрастным, чем обычно.

Жене было достаточно одного взгляда, чтобы заметить это.

Пятнадцатилетняя девочка сновала вокруг стола, подавая блюда. Она не отрывала пытливых глаз от Фрэнсис. Если та хмурилась, у горничной все чуть ли не из рук валилось, а при одобрительном взгляде она расплывалась в улыбке.

В Вормсли Вейл давно с завистью отметили, что уж если у кого хорошие слуги, так это у Фрэнсис Клоуд. Она не подкупала их чрезмерной платой и была очень требовательна, но охотно одобряла всякую удачу и так заражала примером собственной энергии и трудолюбия, что обыкновенная работа по дому воспринималась ими как увлекательное и творческое занятие. Фрэнсис сызмальства привыкла, что ее обслуживают, и воспринимала это как должное; она так же ценила хорошую кухарку или хорошую горничную, как ценила бы хорошего пианиста.

Фрэнсис Клоуд была единственной дочерью лорда Эдварда Трентона, который разводил племенных лошадей по соседству с Вормсли Хит. Те, кто знал обстоятельства дела, расценили полное банкротство лорда Эдварда как наилучший способ избежать худших последствий Ходили слухи о странных происшествиях с его лошадьми, о каком-то расследовании Правления клуба жокеев. Но лорд Эдвард уладил все дела, лишь слегка подпортив свою репутацию, и достиг соглашения с кредиторами, которое давало ему возможность вести чрезвычайно комфортабельную жизнь где-то на юге Франции. Всеми этими благодеяниями он был обязан хитроумию и недюжинной энергии своего поверенного, Джереми Клоуда. Клоуд сделал гораздо больше того, что обычно делает поверенный для своего клиента, даже предложил собственные гарантии. Он ясно дал понять, что испытывает глубокое чувство к Фрэнсис Трентон, и по истечении некоторого времени, когда дела ее отца были благополучно устроены, Фрэнсис стала миссис Джереми Клоуд.

Каковы были ее собственные чувства, никто не знал. Можно было только с уверенностью сказать, что она честно выполняла свою часть договора. Она была хорошей и верной женой для Джереми, заботливой матерью их сына, всячески соблюдала интересы Джереми и никогда ни словом, ни делом не давала основания думать, что этот брак был вызван чем-либо иным, кроме ее собственной доброй воли.

За это семья Клоудов чрезвычайно уважала и почитала Фрэнсис. Клоуды гордились ею, считались с ее мнением, но никогда не испытывали к ней нежных чувств.

Что думал о своей женитьбе сам Джереми Клоуд — никто не знал, ибо никто вообще не знал, что думал или чувствовал Джереми Клоуд. «Сухарь» — таким его считали. Мнение о нем как о юристе и порядочном человеке было очень высоко. Контора «Клоуд и Брунскил» никогда не бралась за сомнительные дела. Она слыла не то чтобы блестящей, но вполне надежной. Фирма процветала, и Джереми Клоуд жил в красивом доме георгианского стиля, рядом с базарной площадью. За домом тянулся большой старинный сад, окруженный стеной, и по весне, когда цвели груши, в этом саду бушевало море белых цветов…