Изъято при обыске. Полвека спустя - [5]

Женя был так прекрасен, что я, не надеясь, что он может обратить на меня внимание, старалась его не замечать. А он вдруг, что называется, «глаз положил на меня». И стал ухаживать за мной.

Как раз в то время у студентов начались зимние каникулы. Роза приехала в Магнитогорск, чтобы порадовать своих родителей, которые скучали по ней. Встретившись, мы решили навестить «наших мальчишек».

И вот мы уже в их комнате. Туда же, принарядившись, не замедлил явиться и Женя. Его красота ошеломила мою спутницу, что она и старалась дать почувствовать Евгению своим жеманством и кокетством. Но он не обратил на нее внимания, несмотря на то, что она, как я считала, была красива. Вокруг него порхало столько прелестных девчонок, многие из которых первокурсницы, были, увы, моложе, чем я и Роза, так что очаровать всеобщего любимца ей не удалось.

Когда мы втроем: Женя, Роза и я — спустились в вестибюль, чтобы потанцевать, он ни на один танец ее не пригласил, чем, естественно, была она очень расстроена и запросилась домой. Я могла себе представить, что было бы, если бы он отреагировал на ее заигрывания. Ее не остановило бы, что мы с ним симпатизировали друг другу (это, надо полагать, можно было заметить, когда он танцевал со мной)...

Не дожидаясь, когда окончатся танцы, мы удалились из общежития. Было еще светло, и мы не стали никого просить, чтобы нас проводили. Всю дорогу до дома Роза ахала и вздыхала: «Какой Женя свежий! Какой Женя свежий!» На следующий день она уехала в Свердловск, где ее жал Владимир, с которым они, возможно, были уже помолвлены. Я ее провожала. И на вокзале, как заведенная, она твердила: «Какой Женя свежий! Какой Женя свежий!»

Тогда я не поняла, что она подразумевала под словом «свежий». Теперь, конечно, догадываюсь. Свежий — значит, чистый, неиспорченный. Да, этот юноша был чистый; непостоянный в чувствах, но не развратный (неразвращенный). Но произносила она это слово не с восхищением, как следовало бы, а с сожалением. И совершенно не стыдилась проявлять свои «нечистые» чувства при мне. Меня в расчет она вообще не брала. Как мы с Евгением относимся друг к другу — это ее совершенно не интересовало. И мне кажется: если бы ей не предстояло на следующий день уехать, она постаралась бы снова встретиться с «облюбованным» ею парнем, чтобы, пустив в ход все свои чары и бесстыдство, добиться того, что она замыслила. И пожалела она, наверное, что заранее купила билет на поезд. А я — о том, что взяла ее с собой, отправляясь, можно сказать, на свидание с парнем, с которым у нас пока что было «все хорошо». Это была моя ошибка, к несчастью, не последняя. Надо было мне после того, как она себя во всей своей красе показала, сделать вывод, что общаться с такой подругой, которая ни во что не ставидружбу и ведет себя вероломное, опасно, и порвать с ней навсегда. И не пришлось бы мне впоследствии пережить столько горя, сколько я пережила, по ее вине.

Не следовало хотя бы, выйдя замуж, знакомить ее с моим избранником. А я, беспечная и недальнвидная, представила Розу ему. Она, конечно же, попыталась «найти подход» и к нему.

Поженились мы с Михаилом, когда мне исполнилось уже 24 года. Познакомились четырьмя годами раньше в поезде, когда я ехала по своим делам в Москву, а он — по своим — в Ленинград, через Москву. Вернее, еще тогда, когда стояли в очереди за билетами. В те годы очень трудно было достать билеты на московский поезд. Миша показался мне таким грустным, слабым, незащищенным, а я была тогда очень бойкой, уверенной в себе. Энергию мне просто некуда было девать.

Я стала его опекать, а он влюбился в меня. Он тоже был красив, но поскольку ему исполнилось всего лишь 16 лет, красота его казалась женственной, а не мужественной. Он невысокого роста, чуть выше меня (мой рост — 164 см). К тому же стал очень рано седеть и лысеть. Розин муж в молодости казался гораздо эффектнее моего. Во-первых, он был старше, поэтому солиднее. Высокий, статный. Черты лица правильные, волосы густые, вьющиеся. Тоже начал рано седеть, но не полысел. Много было у него достоинств, но Роза, как я уже говорила, не любила его. А если и любила, то недолго, как было ей свойственно.

Отработав три года в глухомани, вернулись они с мужем в Магнитку и стали жить в квартире овдовевшей матери Розы. Мы с Михаилом к этому времени тоже переехали в Магнитогорск из Перми, куда он был направлен после окончания Ленинградского института (уехать из Перми нам пришлось, потому что там не дали ему квартиру, хотя и должны были обеспечить благоустроенным жильем, как молодого специалиста). Приютили нас в Магнитке мои родители в своей однокомнатной квартире. Семья у нас, как я уже говорила, была большая: отец, мама, две младших сестры. Одна — замужняя, не захотевшая жить у родителей мужа, которого призвали в армию, другая — подросток. Третья моя сестра, которая старше меня на 3 года, жила от нас отдельно, там, где работала, окончив пединститут. Однако на все свои выходные, каникулы и праздничные дни проводила в кругу нашей семьи. Так что в доме у нас негде было повернуться. Семья Михаила была гораздо меньше нашей, а жилплощадь у его родителей — больше, двухкомнатная квартира. Но пришлось нам поселиться у моих. Его родители, точнее мать, была против того, чтобы он женился на мне. Поступив в Ленинградский технический вуз, он вдруг вообразил, что его призвание — не техника, а искусство, и стал ходить не на занятия в вузе, а в театры, в музеи — на выставки (тогда я уже работала в школе, жила с родителями). Когда он был на четвертом курсе, его отчислили за неуспеваемость. Естественно, и места в общежитии лишили. Одна из его сокурсниц, коренная ленинградка, предложила ему перебраться к ней. Но он отказался.