Изъято при обыске - [39]

Тоня (приподнявшись, смотрит на пол и мельком в окно. Беспечным тоном). И что ей эта скорлупа так мешает? Подумаешь, чистюля!

Я (раздраженно). Дело здесь не в грязи. А в том, что ты плюешь, но не метешь.

Тоня (взглянув на свои золотые часики и еще раз в окно, отбросила книгу. Оставив мою реплику без ответа, сорвалась с места).

Мама (встревожено). Куда это она?

Я (кивнув в сторону окна). Возле магазина толпится народ. После перерыва, значит, что-нибудь выбросят…Она все уже разведала. Вновь за свое.

Отец (не придав значения моим словам). Неслушники, не почитают родителей. (мне). Ты подумай: свой своему поневоле друг.

Мама (горестно вздохнув). Ну, почему в соседнем доме две сестры, как две подруги. А эти…Все врозь и врозь. И пойдут куда вместе — воротятся по одной…

Отец (тоном проповедника). Это ж безбожники. Я вот никого никогда не обидел. Всем прощаю. Ты мне хоть что делай, я все такой же. И мне потом все бог простит.

Я (решительно). А я не могу всем все прощать, папка!

Отец. Конечно, вас нечистые духи поджигают.

Я. Какие там еще нечистые духи!

Отец. Боже ж, твоя воля. Ты посмотри на мир! Люди скоро все перебесятся. Никакого сродства нет. Любить надо ближнего своего. А вы любите?

Я (задиристо). Любим. Кто этого стоит. А как по-твоему: люби отца, хоть он зверь?

Отец (терпеливо). Всякого отца надо любить.

Я. Так только животные любят.

Отец (расстроившись). Ты слышишь, мать, что она говорит. Животные! Это ее советская власть научила так с отцом разговаривать, савоськина власть, безбожники эти.

Я (бесцеремонно) Ты, папка, не трогай советскую власть. (Встаю из-за стола). Спасибо, мама. Я наелась. (Подошла к раковине, мою тарелку).

Мама. Да, ладно, я сама…

Я. Это я сама сделаю. А у тебя и без мытья посуды забот хватает…(Ставлю тарелку на стол, иду к двери)

Мама. А что ж ты молока не наливаешь?

Я. Не охота. Не люблю я молока.

Мама. Вот дожили. Молоко как сливки, а она не любит. Раньше-то как было. Борща нахлебаешься постного да пропущенного молока. И крячить идешь. И не как-нибудь, а как следует ворочали.

Отец. Это мы так живем. А другие как? Не у всех ведь в городе скотина. Да и в деревнях теперь тоже. Раньше неграмотный киргизин гурты скота держал. Гурты имел — никто не видал. А сейчас одна коза — все видали…

Я (задержавшись в кухне, строго). Папка, ты опять заводишь эти разговоры.

Отец. А чо, неправда? Какие налоги платили при Сталине? Ты из меня хоть ремни вырезай, не совру. Скоро корову увидим лишь на картинке. И все это советская власть.

Я. Никто не спорит, в сельском хозяйстве у нас завал. Но зато промышленность на высоте. Это главное. И это заслуга советской власти. Без такой техники не только Советов, России не было бы уж в помине.

Отец. Может, и лучше было бы…

Я (гневно). Что ты говоришь, папка!

Мама. Что он говорит! Повторяет речи отца своего. Раньше, раньше… Отец твой да мачеха жили раньше. А дети все батраками были у них.

Он за родителя — ремни вырезай, а под венец пошел в его брюках; пришли домой — мачеха тут же его в одних подштанниках оставила. Мы с тобой работали на старших, а получали шиш. Мыло и то на свои деньги купи. А где у нас свои деньги? Бывало, работаем с утра. Солнышко уже в обед. А мы еще и не завтракали. Пойдет Галя, отвернет кусок черного хлеба, так уж она, мачеха, пыхтит, пыхтит; как посмели без спросу! А сейчас и война была, но с голоду редко помирали. Нет, отец, кабы не эта власть, не эти законы, нас бы с тобой давно уже не было. Ты сколько раз на курорт ездил? Семь или восемь?

Отец. Восемь.

Мама. Ну, вот. А при твоем царизме так бы и сковырнулся.

Я (вышла, чтобы взять бумагу и ручку и записывать разговор)

Отец (невозмутимо). Это меня бог на курорт посылал.

Мама (весело). Валентина! Валентина! Иди скорее сюда!

Я (вошла).

Мама. Слушай, что отец говорит.

Отец (дотянувшись, зажимает жене рот рукой, хохочет).

Мама (высвобождаясь, смеясь). Отец говорит, что это бог его на курорт отправляет.

Отец (серьезно, убежденно). Да, бог мне такую судьбу создал, чтобы я всю свою семью до дела довел. Выучил бы дочерей своих.

Мама. Что же он мне ничего не создал? Я вот на производстве не работаю, и бог на курорт меня не берет.

Входит дед.

Действие II.

Та же кухня. Стол придвинут к кровати. За столом я, мама, отец, дед. Он держит ладошку возле уха. Мама хлопочет, наливая ему настойку из графина, подавая закуску. Кроме дедушки, никто не пьет. Отец, сидя на кровати, топает ногой под столом в такт какой-то незамысловатой мелодии, которую сам же еле слышно, себе под нос напевает, радуясь приходу своего отца. Я, разложив на коленях тетрадь в толстом переплете, пишу.

Я (не переставая писать). Как это ты не понимаешь, папка, что жизнь наша становится все лучше и лучше год от года?

Отец (перестав топать). А что ты мне доказываешь? Я сам не знаю, что ли? Ты иди вон лодырю какому-нибудь или жулику вправляй мозги, а мне не надо. Я работаю. Людям не мешаю.

Я. Нет, погоди, ты же против этого строя. Еще бы не хватало; чтобы ты вредил. Ты же понимаешь, как можно вредить государству. Взрывать заводы, уничтожать строения. Но что это значит? Лишать людей работы, жилья, жизни. Ты этого, безусловно, не хочешь.