Извилистый путь - [99]

Эти новости были неплохи. Двое из четырех противников растянулись на песке пополам с опилками. Однако цепь, столкнувшись с челюстью Трогга, прекратила вращение; Уолдрид с уцелевшей огрихой тут же воспользовались этим и бросились вперед – да с такой быстротой, что Макасе пришлось уйти в глухую защиту, парируя уколы клинка барона абордажной саблей. Мурчаль с Клоком тоже были вынуждены отступить: теперь-то огриха без труда могла до них дотянуться.

Настал критический момент. Публика замерла, затихла, с нетерпением ожидая крови и смерти, и в этой тишине под куполом зазвенел голос Дреллы:

– Да. Спасибо. Это было бы просто чудесно.

Она терпеливо подождала секунду, две, три… Внезапно от ее ног по арене пробежала легкая рябь, и в смеси песка с опилками начали возникать крохотные ямки. Возможно, прижавшись ухом к земле, можно было бы расслышать негромкий глухой рокот. Но, может, и нет. Дриада вскинула руки вверх, и вдруг из земли, откуда ни возьмись, вырвались толстые гибкие лозы, мигом опутавшие с головы до ног и Уолдрида, и синекожую огриху, и даже бесчувственных Трогга с Затрой. От неожиданности Мурчаль выронил Быстролапку, отчаянно бившуюся в его руках, но прежде, чем та успела удрать слишком далеко, лозы крепко оплели и ее.

Лозы оторвали Уолдриду левую руку и правую ногу, но в остальном держали Отрекшегося надежно, не позволяя даже шевельнуться. А синекожей оплели не только руку, но и клинок палаша на всю его длину, предотвращая любые попытки рассечь стебли и освободиться.

Макаса, Клок и Мурчаль оглянулись на Дреллу. Та приняла победный вид.

– Видите, какая я способная! – сказала дриада. – Говоря откровенно, я просто великолепна. Я – Тариндрелла Великолепная, дочь Кенария!

– Что правда, то правда…

Приглядевшись к Дрелле, Макаса заметила, что та выглядит уже не такой юной, как прежде. Казалось, дриада вдруг сделалась старше, взрослее…

– Ты… ты подросла? – спросила Макаса.

– Лето пришло, – ответила Дрелла. – Или вот-вот придет.

Барон Гогельмогель объявил, что победа за ними. Из рук в руки перешло немало денег. (Больше всех остальных, как всегда, преуспел Газлоу, хотя, конечно, даже он не мог бы сравниться с Синем Гогельмогелем, получавшим свое и с победителей, и с проигравших.) Четыре серебряных монеты даже нехотя сунули в руки четверых победителей. Друзья подхватили оружие и поспешили наружу, не дожидаясь Газлоу, Весенней Песни и Винифред. И уж тем более не дожидаясь, когда враги освободятся от зеленых пут.

Едва оказавшись на улице, среди ночной прохлады, Макаса остановила друзей и с торжественной ноткой в голосе повторила сказанное перед боем:

– Для меня честь служить в нашей команде – в одной команде с Клоком, Мурчалем и Тариндреллой.

– Тариндреллой Великолепной, – поправила ее дриада.

Макаса улыбнулась, согласно кивнула и повторила:

– Для меня это честь.

Чувствуя важность момента – и для Макасы, и для всех остальных – Клок с Дреллой хором сказали:

– И для меня это честь.

– Уууа, – торжественно пролопотал и Мурчаль.

– Пошли, – все с той же улыбкой сказала Макаса. – Арам наверняка уже гадает, куда мы могли подеваться.

Все сорвались с места и помчались к дому Винифред…

И даже не заметили двух погруженных в транс араккоа, что-то тихо поющих во мраке, стоя в начале дымящегося черного следа с пылающей огненно-красной каймой, змеящегося по земле прямо к Арамару Торну.

Тем временем в доме Винифред темная магия окутала Арама, спеленав его по рукам и ногам надежнее Дреллиных лоз. Он был один. Рядом не было никого – ни Макасы, ни Талисса, ни Клока, ни Мурчаля, ни отца, ни матери, ни Робба. Никогда в жизни Арамар Торн еще не чувствовал себя таким одиноким и не испытывал такого ужаса!

Малус с довольной улыбкой медленно надвигался на него.

– Я дал тебе все возможности, мальчик, – сказал он. – Все это ты навлек на себя сам. Каков отец, таков и сын.

Малус убил его отца. Теперь Малус собирался убить и его самого.

Но убить Грейдона Торна ему было нелегко. Грейдон Торн не сдался, не погиб без боя. И самое меньшее, что мог сделать Арам – попытаться поступить так же.

Одна рука мальчика оставалась свободной. Не та рука – левая, но все-таки, извернувшись всем телом, он сумел вытащить из-за пояса абордажную саблю и направить острие клинка на Малуса.

Малус саркастически закатил глаза. О, как Арам пожалел, что Макаса не видит этого и не ответит на это по своему обыкновению! А Малус с ленцой, будто не стоило и стараться, извлек из ножен палаш.

Стараться и вправду не стоило. Ленты черной пылающей магии, спеленавшей Арама с головы до ног, стягивались все туже. Едва дыша, он попытался рассечь эти ленты саблей, но против волшебства клинок оказался бесполезен.

Малус развернул руку в запястье с такой быстротой, что Арам был обезоружен, не успев даже заметить движения палаша. Сабля зазвенела об пол. Закованная в железо левая рука Малуса потянулась к рубашке Арама – к компасу, не слишком-то надежно спрятанному под ней.

В отчаянной попытке сделать вдох – да что там, просто в отчаянье – Арам ухватился за единственную вещь, до которой мог дотянуться. Вытащив из-за пояса штанов рукоять кристального меча, он попытался просунуть ее под ленты магии, сдавившие грудь.