Извещение в газете - [25]

Другие родители тоже выступили с возражениями. Все яснее становилось, что они не принимают концепцию Юста.

Я с удивлением заметил, что при этом все дальше, на задний план, отодвигалась суть проблемы, которую Юст, хоть и неудачно сформулировав, предложил для обсуждения. Осталось лишь опасение родителей, что аттестаты их детей будут выглядеть хуже, чем они ожидают, и надежды, связанные с выбором профессии, и многие другие поставлены под угрозу.

Юст никого не прерывал.

Я еще подумал: Юст, не молчи, выскажись, покажи, на что ты способен. Говори же, Юст!

А почему я не выступил? Я ведь тоже сидел там, и не случайным слушателем, заглянувшим на собрание из любопытства. Я — представитель дирекции, опытный педагог, который тоже сталкивается с подобными проблемами и преодолевает подобные трудности. Я, как никто другой здесь, хорошо знал, какое значение имеет правильная оценка знаний для самого учащегося. Меня возмущало непонимание родителей, но я молчал.

А натиск тех, кто был против концепции Юста, все усиливался, и они даже начали выступать против педагога Юста. Отец ученика, который первым повел наступление, теперь опять подал сигнал. Тут я понял, откуда у Штребелова информация, почему он утверждал, что Юст сеет панику.

Председатель, явно обеспокоенный и растерянный, попросил Юста все-таки выступить, сказать свое слово.

Но Юст, не поднявшись даже с места, каким-то неестественным тоном сказал:

— У нас идет обмен мнениями. Всем, кто хочет высказаться, следует предоставить эту возможность. — Он хлопнул по папке, в которой лежали его материалы, и продолжал: — Должен, однако, заметить, что мой анализ положения — а с ним можно в любую минуту ознакомиться еще раз, его можно проверить — следует при обсуждении больше принимать во внимание. Одними эмоциями многого не добьешься.

Его слова, однако, никого не успокоили. Доказательством тому служили ропот и возмущенные выкрики.

Ах, Юст, ну зачем ты так небрежно откинулся на стуле? Это же создает прескверное впечатление. Ты ведь психолог. Самые лучшие свои намерения ты сам и губишь.

Но вот взял слово Фолькман, сидевший на последней парте, я его даже не видел все это время, не знал, как он реагировал на происходящее. Когда Фолькман встал, все смолкли. Как знать, о чем они подумали. Может, кое-кто решил, и среди них самый ярый противник Юста, что теперь концепции заносчивого учителя будет нанесен решительный удар.

Фолькман тщательно подбирал слова.

— Когда у нас, на производстве, выполненная работа получает оценку «хорошо», мы все довольны. И каждый знает, что за этим ясным словом «хорошо» стоит огромная затрата сил. Удовлетворительно выполненная работа — это именно удовлетворительная. Она нас удовлетворяет. Конечно, в этом случае речи не может быть о самоуспокоении. Но очень хорошо выполненная работа — это уже нечто особое. «Очень хорошо» — значит лучше вряд ли сделать. С оценкой «очень хорошо» надо обходиться экономно. Всякое легкомыслие в этом деле отомстит за себя. Нельзя нам лгать себе, раздавая неоправданные похвалы. Пусть это делается зачастую с лучшими намерениями, но мы рискуем утратить всякие критерии. С чем мы выйдем тогда на мировой рынок? А разве в школе оценки понимаются иначе? Я думаю, что точно так же. Поддерживаю коллегу Юста и считаю, что нам следует одобрить его замыслы.

Фолькман сел, слышно было, как скрипнул стул, такая стояла тишина.

Тут я заметил, что тот человек, который начал атаку на Юста, собирается вновь взять слово — уже в четвертый раз.

Я решил предупредить его выступление, не дать ему свести на нет воздействие слов Фолькмана. И, поднявшись, поймал напряженный взгляд Юста.

Мне было легко начать, я мог опереться на замечания Фолькмана, мне не нужно было реагировать на эмоциональные выпады, сделанные до него. Я постарался как можно объективнее осветить проблему с точки зрения педагога, при этом я всего-навсего повторил мысли Юста в более приемлемой форме. Разумеется, я привел как доказательство и собственный опыт. Заканчивая выступление, я еще раз подчеркнул, что речь идет о судьбах молодежи.

— Мы с вами знаем, — сказал я, — что к нашим детям предъявят в будущем очень высокие требования. Мы обязаны их к этому подготовить. Показухи у нас быть не должно. Вот о чем сегодня речь.

Думается, мое выступление оказало действие.

Одного я тщательно избегал — упоминания дирекции школы.

Я взглянул на Юста, и мне показалось, что он улыбается чуть насмешливо. Он, видимо, подумал в эту минуту: Кеене, за этим ли ты пришел? Разве не дано тебе было задание проконтролировать меня? В свою очередь и я с досадой подумал: Юст, если б не такой серьезный вопрос, тебе следовало бы задать жару. Пух чтоб и перья летели, отучить тебя надо от себялюбия, от зазнайства.

Родительское собрание закончилось все-таки сносно.

Когда все уже расходились, Юст как-то второпях, на ходу сказал мне:

— Благодарю вас, коллега Кеене.

Ни грана иронии не было в его словах. Вот и пойми этого малахольного по имени Манфред Юст.

Летом Эва надумала позвать гостей, и я по ее совету пригласил Юста. Он стал, как и следовало ожидать, душой общества.