Часы отстригли "без пяти одиннадцать". Голос мой стал "комнатным" от сипоты. И тогда я понял, что прочел нечаянно целую лекцию. Меня очень благодарили. Я здорово устал. Книги Маяковского разобрали. Записались в очередь на них. Уже на улице - Брешка затихала и уличка гудела электростанцией - председатель спросил:
- Простите. Я хотел вас спросить - есть ведь, наверно, руководство поэтическое? Теория, так сказать. Действительно учиться надо. Да, учиться.
Меня встречали на улице потом так:
- Здорово! С приездом! Слушай, правда это ты Маяковского здорово читаешь? Я зайду. Почитаешь?
В библиотеке среди закупленных книг я видел Маяковского "Для голоса".
А один раз слышал такой спор. Некто в форменной фуражке ругал и поносил Маяковского. Председатель горячо защищал: "Надо уметь читать", - говорил он.
Дома у себя я всех сагитировал. За чаем жарят цитатами из Маяковского: "Чай гони, - говорит отец, - гони, поэт, варенье".
И из больницы, где работает отец, приехала маленькая женщина-врач. Жила она по разным заграницам, с Розой Люксембург чуть ли не друг была, а теперь живет за городом при больнице и презирает "новых". Приехала и первым делом:
- А ну-ка, прочтите. Ни слова не понимаю из этой бездарности.
Пришлось прочесть, и, видно, очень понравилось. Потому что молчала весьма огорченно. И уехала обиженная.
В Саратов приезжал Маяковский. Весь кружок ездил на его лекции. Ночью возвращались. Многие пешком. Мороз. Семь верст замерзшей Волгой. Приехали туго набитые Маяковским и восторгом. Только одна учительница заявила, что "Маяковский неврастеник..."
А братишка мой, саратовский студент, рассказал: звал он одного своего профессора на Маяковского. Тот ответил:
- Нет, спасибо. Надоела мне эта "згара-амба".
- Так ведь то Каменского.
- Ну-у! Значит спутал. Все равно не пойду.
Разные слухи поплыли из Саратова.
Бодро пришел Маяковский в гублит и представился. А там спрашивают:
- А кто это такой Маяковский?
Это в гублите-то! И будто кричал Маяковский на всю Немецкую.
А еще будто ходил он по гостинице "Астории" утром в одних трусах. Принимал воздушные ванны. Может быть, это вранье.
Принимал ли Маяковский ванны, так и не знаю, но что баню мне за это в кружке задали, это знаю, и очень хорошо знаю.
- Что же это ваш Маяковский? - укоризненно говорили кружковцы, нехорошо без штанов-то.
И крыть было нечем.
Владимир Владимирович, будете еще в Саратове, ходите в брюках.
Когда стали толстые и тощие журнальчики блефать на Леф и Маяковского, друзья мои из клуба Халтурина ходили огорченные:
- Читали Полонского? Что же это? Ругань все. Нехорошо.
И своими силами "опровергали". Брали в полон Полонского, ошельмовали Ольшевца. Ну, а других Лежнячьих вообще не бьют.
Незадолго до моего отъезда кружок совместно с АППом устраивали большой литературный вечер в рабочем районе.
Я приготовил Маяковского. Все, и даже кружковцы, отговаривали. Не поймут, дескать, рабочие.
Я человек упрямый. Читал Маяковского.
Зал громадный. Театр недостроенный. Кирпичные стены. Стропила. Акустика паршивая. И битком. Тысячи полторы. Железнодорожники, деревообделочники и костемольщики.
Прочел с подъемом. Дошло. Шибко хлопали, топали ногами и дружно орали "быс".
Один машинист знакомый, драмлюбитель страстный, просил потом "списать стишок". Очень ему понравилось - "налево посмотришь - мамынька мать, налево - мать моя мамочка".
- Хорошо, - говорит, - написал, сукин кот. Не ругается, говорит, - а совсем как будто. И сказали вы стишок классно.
Шкловский говорит, что он воскресил в России Стерна. Научил нас читать его. Все думали, скучный, скучный, а оказалось интереснейший писатель. Шкловский очень гордится этим.
Я научил покровчан читать Маяковского. И я тоже очень горд. В покровском масштабе.
