Изумруд - [21]

— Я не шучу. — Пробормотала я, не решаясь посмотреть на нее.

— Но тебе же это нравилось, я видела, Клер. — Спокойно отозвалась она.

— Лучше бы ты ничего не видела.

— Здесь, на записи, есть этот твой взгляд. Ты смотрела на меня, Клер. И тебе это нравилось. Нравилось, что я вижу тебя.

— Это гадко! Я себя не контролировала!

— Но разве может быть что-то лучше чем быть естественной?! Разве может быть что-то… более яркое? Тебе же понравилось!

— Мне противно!!!

— Черт, Клер, ты так нелогична. — Обессилено пробормотала Рене и стала нервными движениями вертеть камеру.

— Здесь все нелогично, — так же устало отозвалась я, — и ты сама тоже нелогична, и вообще мне здесь не место. Давно надо было уехать.

Рене промолчала, будто забыла про меня. Просто сидела и возилась со своей идиотской камерой. Мне наверное самое время было уйти, но почему-то я продолжала сидеть, уставившись в деревянный пол беседки.

— Все, я стерла запись. — наконец ожила Рене. — Ничего не осталось, можешь посмотреть. — Она протянула мне камеру. Я отмахнулась.

— Если бы ты еще из головы своей могла все стереть…

— Считай что это так. — Заверила меня она. — Пойми, я просто не знала что у тебя будет такая дурацкая реакция. Если бы я знала — я бы не стала снимать вас. Наверное тебе было бы легче, если бы ты считала, что никто кроме вас двоих не знает про это. Я как-то не учла что ты совсем не из нашего мира.

— Я из обычного мира. — Вздохнула я. Эти извиняющиеся интонации Рене совсем сбили меня с толку. Как-то не похоже было на нее..

Мы помолчали некоторое время. Этого мне хватило чтобы немного прийти в себя. Наверное я совсем расслабилась, потому что в голове у меня вдруг всплыла недавняя картинка — Рене держит в объятиях прекрасную Барби. И я вспомнила почему-то те странные чувства, которые испытала тогда. Вопрос вырвался у меня неожиданно, как будто сам собой. И когда он прозвучал, я внутренне врезала себе оплеуху, хотя было уже поздно.

— Ты не ревновала меня, Рене?

В панике от того что услышала сама от себя, я тем не менее взяла где-то силы поднять на нее взгляд. О боже! Что я несу! Но глаза наши уже были на одной прямой. Мы замерли, полностью утратив ощущение времени. Сейчас мы обе знали о чем я спросила, и обе знали, что смотрим друг другу в самое сердце, где спряталось все то, о чем никогда не решимся заговорить вслух. С ужасом я осознала, как много может узнать сейчас обо мне Рене, но было уже поздно. Я впустила ее сама… И она наверняка прочитала то, о чем мне самой предстояло еще только узнать. Губы Рене слегка дрогнули в улыбке, но она их сдержала.

— А с чего это я должна тебя ревновать? — Настырно вопросила она, спасая нас обеих этим непонимающе-пустым тоном. И тут же засуетилась: — Ладно, Клер, мне надо исчезнуть ненадолго, а то Поль задницу надерет. Потом поболтаем.

Она как-то слишком поспешно поднялась и, сделав мне ручкой, потопала к выходу.

Я, как каменное изваяние, продолжала пялиться на то место, где она сидела.

Уже спустившись со ступеньки беседки, Рене вдруг остановилась, будто увидела что-то интересное у себя под ногами и пробормотала едва слышно:

— Я никогда не ревную к сексу, это глупо.

Потом посмотрела на меня из-за плеча, озарив на секунду ясным солнечным светом и добавила:

— К тому же ты была со мной. Ты что, так и не поняла?

4

Кажется, это была суббота. Какого-то месяца, какого-то года. Какого-то тысячелетия. Я уже давно потеряла счет времени, и только яркое солнце и зелень деревьев напоминали о том, что прошло не так уж много тысячелетий — лето в наших краях длится лишь пару месяцев. Впрочем, в Изумруде могло быть вечное лето.

Могло быть все что угодно. А ведь на самом деле мне стоило бы запомнить этот

день! Записать красными буквами на стене, и каждый год отмечать этот день

бутылкой дешевой водки. Даже название я этому празднику придумала уже — День

Тупой Беспросветной Дуры! Но вот досада-то! Не догадалась я запомнить сию

знаменательную дату. Как ни стараюсь — вспомнить не могу. Но вот то, что это

была суббота — уверена на все сто!

По субботам в Изумруде всегда что-то праздновалось. Парк вокруг Большого Дома

украшали блестящими фонариками, столы в баре сдвигались, откуда-то извлекалась

гора разноцветных новогодних хлопушек, а повар превосходил себя, балуя нас

чем-нибудь вовсе уж экзотическим. И вот судя по тому, что в тот день Изумруд с

самого утра стоял на ушах, я и поняла, что была суббота. К тому же это был день

рождения Джула.

Рене суетилась больше всех. Неожиданно появлялась то здесь то там, давала ценные

указания, задиралась, по-детски злилась, громко хохотала и так же внезапно

исчезала. Для меня отсутствие ее бдительного контроля было прекрасным поводом к

тому, чтобы найти в этом водовороте обнаженных и немного одетых тел Чака и

поболтать по душам, но не так проста была Рене. Не успела я начать охоту, как

была бесцеремонно схвачена моей подружкой, усажена на самую просматриваемую

полянку возле Большого Дома и задействована в самом архиважном занятии. Даже не знаю, как Рене удалось убедить меня в том, что тупое вырезание кружочков конфетти из фольги — «дело жизни и смерти», и что если Джулиусу на его день рождения не вывалить на голову ведро(!) конфетти, непременно наструганного моей рукой, праздник будет безнадежно испорчен. Короче, убедила она меня. И тут же испарилась вместе с черным Джамбо где-то во внутреннем дворике Большого Дома. А я усердно принялась за конфетти. Занятие не очень пыльное и напряженное, поэтому у меня хватало времени еще и время от времени пялиться в сторону бара и бассейна, где мог появиться Чак. В баре Лио и Дин возились с электрическими гирляндами — делали вид, что умеют делать что-то