Изоляция - [13]

* * *

«Шесть лет его нет с нами… Как нам до сих пор удавалось выживать?» – устало думала Марина, глядя на дверь, заграждающую тамбур и внешний люк. Тяжелый бронированный металл, выкрашенный грязно-зеленой краской, казался непробиваемой преградой. Только казался. «Когда опасность исходит не извне, а изнутри, дверь становится не преградой от внешнего мира, а решеткой собственного каземата. На сколько хватит лекарства? Как скоро начнется?» – думала Марина. Даже в мыслях она боялась произнести вслух то, что ее тревожило. Представляла, что случится в бункере. А вдруг – повезет? Повезло же единожды – из многих тысяч человек спаслась сотня. Вдруг – повезет?!

Марина еще раз огляделась вокруг. Верхний этаж бункера. Небольшое помещение, где должна была находиться комната дезактивации. Теперь туда складывали комплекты химзащиты, противогазы и обувь после каждой вылазки, дежурные относили их в техническую душевую, отмывали от грязи и пыли и складывали в кладовой. Дальше по коридору – кабинет начальства, где у двери стоит сменный часовой, медпункт… Заместитель криво усмехнулась своим мыслям. Ее очень забавляло то, что медпункт находится именно здесь. Но таково было решение Григория Николаевича… Дальше – ее собственный кабинет и одновременно спальня – непозволительная роскошь в стесненных условиях. Но ей было можно. «Если б вы знали, как много мне можно», – мрачно подумала Алексеева. В ее же кабинете хранились запасы лекарства, название которого толком не знала даже местная медик. И только непререкаемый авторитет, ее и Паценкова, позволял каждые полгода делать инъекции каждому жителю бункера. Марине доверяли. Свято доверяли… В мире анархии и хаоса доверяют тому, кто кормит и помогает выжить.

Второй уровень бункера был жилым: большой зал, разгороженный деревянными ширмами наподобие комнат. Там и жили обитатели бункера, одиноко, парами и семьями. Из «старой гвардии» – спасшихся из горящего корпуса – их оставалось пятнадцать. Теперь, со смертью Пети, – четырнадцать. Самые верные, самые преданные Марине, рассудительные, бывшие ученые – историки, философы и политологи. Профессорский состав – немолодые педагоги, спасавшие лучших из лучших или хотя бы тех, кто находился рядом, – давно уже погиб от радиации и от старости. Сейчас истинными хозяевами бункера были ребята, родившиеся в подземельях. Самому старшему из тех, кто никогда не видел солнца, недавно исполнилось двадцать – удалось спасти одну беременную студентку. Мальчик был объектом пристального внимания Марины – он, еще не родившись, получил большую дозу радиации, и был, по сути, местным мутантом – у него рос рудиментарный хвост, да и росло около пятидесяти зубов, в три ряда, как у философов. Ему первому Алексеева колола чудо-препарат…

Все эти новые жители бункера шестнадцати-семнадцати лет были похожи – намного ниже среднего роста, светловолосые, с блеклыми глазами с красно-коричневой радужкой, – и имели по сорок зубов – новая стоматологическая норма. У некоторых из них уже появились дети. («Мутировавшие дети…» – безрадостно подумала Марина.) Срок беременности у женщин сократился до шести месяцев, а недоношенные младенцы рождались и вовсе спустя четыре. Марина знала, что это означает. Новый вид, появляющийся под воздействием адской смеси радиации и препарата, должен был занять свою нишу в природе, отвоевать ее количеством и качеством.

«Когда наше спасительное лекарство закончится, мы будем плодиться, как кошки. Три месяца беременности – и получай, Москва, нового жителя. Только вопрос, кто это будет?»

Марине удалось убедить молодежь, не видевшую ничего другого, что в их внешнем виде нет ничего страшного. А «старую гвардию» – что новые мутации не опасны для здоровья и проявились как следствие эволюции в результате облучения родителей. И умоляла не пугать детей. Ее слушали. Пока слушали. Скрыть страшную правду, колоть последние капли препарата, давно уже просроченного…

Алексеева устало опустилась на пол у двери.

– Как же мне все это надоело! Почему меня черт дернул оказаться в ненужном месте, в ненужный час?! Почему мне не сиделось на кафедре в тот страшный день?! Сгореть заживо – больно и страшно. Но это – дело минуты, потом верная смерть, а здесь – агония, которая длится уже почти двадцать лет! – пробормотала женщина.

Выйти бы сейчас туда, за дверь, к мутантам, и пусть жрут, твари проклятые, чтобы не мучиться. «Или я их сожру…» – Марина хищно облизнулась, из горла вырвался хрип, похожий на рык страшного зверя.

Женщина вскрикнула, по лицу градом покатились слезы. Мысль, страшная, чужая, напугала ее так, что сердце пропустило несколько тактов и забилось, будто в агонии.

– Нет, нет, нет, это бред, это у меня от перенапряжения едет крыша… Я не хочу сходить с ума… – всхлипывала она, обхватив голову руками, скорчившись у внутренней двери бункера. – Меня надо изолировать, выгнать, кажется, наша затея проваливается, рушится, и мы все скоро свихнемся в этом гребаном бункере…

* * *

Два дня назад Михаил Чернов, старший разведчик бункера, и Марина сидели в ее кабинете, составляя план очередной экспедиции на поверхность.