Изобретение велосипеда - [30]

— Мы пойдём? — тихо спросила Инна.

— Идите! — ответила Сусанна Андреевна. — Директор прав. Нельзя вам верить. Вы всё время меня обманываете…

— Директор? — повернулась к ней Инна.

— Да, Инночка, директор! — ответила Сусанна Андреевна.

24

Так, совершенно неожиданно, почти в один день две любви свалились на десятиклассника Гектора Садофьева — своя и чужая. «Любить и быть любимым, — вспоминал Гектор на уроке физики слова какого-то классика, — какое счастье!» Гектор пока этого счастья не испытывал. Немного обалдевший, сидел он за столом и бессмысленно перелистывал учебник. Та замечательная ясность, которая посетила его вчера в Академии художеств, куда-то пропала. В портфеле у Гектора лежала книга русского писателя девятнадцатого века Василия Нарежного «Российский Жильблаз». С неё, собственно, Гектор собирался начать изучение классической литературы. Так приятно «Жильблаз» тяжелил портфель с утра, сейчас же Гектор поглядывал на него с недоумением. «Инна, Инна… — думал Гектор, — я же хотел, чтобы ты меня любила… Почему же я сейчас этому не рад? Инна, Инна…» Снова (уже во второй раз за несколько дней!) жизнь становилась непонятной и загадочной, и Гектор тайно радовался этому, и совсем не слушал учительницу физики, и совершенно забывал про «Российского Жильблаза», который, как в темнице, сидел в портфеле…

Учительница физики Инга Павловна говорила на английском языке о линзах, о лучах, которые, угодив в линзу, странным образом преломляются, видоизменяются, рассеиваются или же, напротив, собираются в мощнейшие пучки и жгут деревянную поверхность.

Гектор в ближайшие несколько дней собирался вообще не встречаться с Инной, а если она будет звонить по телефону, отвечать односложно: «Да. Нет. Не знаю…»

Ещё Гектор вспоминал своего лучшего друга Костю Благовещенского. А сегодняшняя сцена в сквере вызывала у него грусть и улыбку попеременно.

Потом Гектор начал думать об Алине Дивиной — дипломнице скульптурного факультета института имени Репина. Алина Дивина была старше Гектора лет на пять-шесть, с самого начала знакомства стала относиться к нему, как к мальчишке, что слегка Гектора уязвляло. Была Алина красива, голубоглаза, стройна, необыкновенна, что означало, как казалось Гектору, большое количество поклонников. Гектор заранее ненавидел этих поклонников.

И вообще всё, что произошло вчера вечером, казалось сном.

«Была ли девушка?» — спрашивал себя Гектор, смотрел по сторонам умудрённым взглядом, удивляясь, как после вчерашних переживаний он так и остался десятиклассником, так и сидеть ему ещё целый месяц за партой, потом сдавать экзамены, потом поступать в университет.

Была ли девушка?

Была ли она в этой, похожей на тюремную камеру, только с высоким потолком, мастерской, где носились и свистели шашками будённовцы, а лампа на столе горела тускло, и глина зеленела в корыте, и тени прыгали по стенам, а закат проплывал мимо, только краешком заглянув в маленькое окошко под самым потолком.

Была ли девушка?

И был ли тот странный момент, когда закат зарылся красным носом в Неву, небо стало голубым, а Гектору вдруг стало невыносимо жаль себя. И плакал ли Гектор, обнимая Алину Дивину? И спрашивала ли Алина: «Почему ты плачешь?» И отвечал ли ей Гектор: «Я плачу, потому что я никто… Я ничего не могу… Я никому не нужен…»

Была ли девушка?

Гладила ли она его по волосам как маленького? Говорила ли: «Ты просто глупый… Тебе ещё так мало лет… Так всем кажется в твоём возрасте…» И шептал ли он в ответ: «Всё звенит внутри… Звенит и звенит… Но жалость мне не нужна! Ты увидишь… Я сделаю всё! Ты увидишь… Я стану… Ты увидишь…» И качала ли Алина грустно головой: «Знакомо, мне всё это так знакомо…»

А потом Алина надела куртку, взяла Гектора за руку и вывела из мастерской. Пошли они тёмными коридорами по бесчисленным каменным и железным лестницам (каменные лестницы молчали, а железные гудели, точно просили перелить их в колокола), и наконец выбрались они на улицу, причём с какого-то тайного выхода, о котором Гектор и не подозревал, и оказались они около сарая, который Алина открыла ключом, и где окружённый разбитыми скульптурами, стоял мотоцикл «Ява» — красный, никелированный, одноглазый. И понеслись они по набережной мимо сфинксов (приподнимались сфинксы над своей гранитной постелью, рычали вслед), потом по ночным улицам Васильевского острова, вернее, по белоночным, потому что уже катастрофически не темнело, а был так, что зелёный свет светофора и цвет ночи оказались как бы в единой световой тональности. И Алина в кожаной куртке, и волосы её светлые, выбивающиеся из-под шлема, и Гектор, сидящий на заднем сиденье и обнимающий Алину за талию, и мотоцикл, то ревущий, как дикий зверь, то воркующий, как голубь, — всё это неслось с не позволительной скоростью, и город плясал вокруг, как клоун, кривляясь домами, крутясь юбками площадей.

Была ли девушка?

А Гектор млел, и не было у него сомнений, что Алина — богиня, что, если она захочет, мотоцикл полетит по воздуху, поплывёт по Неве, оставляя позади серебристый сияющий след.

А милицейские свистки, а сиреневые витрины, где царствовали манекены, а тихие переулки, куда они неожиданно заворачивали и где сильно пахло помойками, а люди высовывались из окон и кричали: «Спятили парни! Весь дом переполошили!», а езда по проходным дворам, когда арки сплетали над их головами каменные пальцы, а потом снова Невский — огненный червяк, движение тихое, плавное, потому что спешить на Невском никому не положено, и снова бешеная скорость на Университетской набережной вдоль Невы, помахивающей вслед голубым чепчиком. Зверел мотоцикл, и Гектор сладко обмирал от того, что держит за талию Алину — бессмертную богиню и скульпторшу, и сползала его рука куда-то ей на ноги, и оборачивалась Алина, смеющаяся и ещё более прекрасная, и щекотала ему волосами лицо. А мотоцикл тем временем выписывал волнистые линии, и то отшатывались, то наплывали каменные стены, о которые должны были расколоться их головы, и в страхе Гектор отталкивал Алину, и она тогда начинала смотреть на дорогу, и мотоцикл переставал вихлять и шёл ровно. И снова приехали они на Невский, и Алина остановила мотоцикл около подъезда Гектора, и сошла размяться на тротуар. Гектор стоял совершенно обалдевший, качающийся и бормотал какие-то нежности, поскольку был не в себе. А Алина поцеловала его в лоб и сказала: «Ну вот, покатались немножко, а теперь иди спать…», и снова села на мотоцикл. И хотел Гектор произнести какие-то необыкновенные слова, которые объяснили бы его любовь, всю её неизбежность для него и всю её ничтожность для Алины, но… не было необыкновенных слов, а те, которые приходили на язык, совершенно Гектора не устраивали. А мотоцикл рявкнул на прощание и исчез за поворотом на площадь Восстания, и Гектор поднял голову, и увидел, что в отцовской комнате горит свет, а в комнате матери темно, и снова Гектор оглянулся вслед мотоциклу. Но было пустынно на проспекте. Только светофор подмигивал Гектору красным глазом.