Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [6]
Спустя десятилетия дети отомстили в мемуарах. Они вспоминали, что Кеммерлинг считал себя красноречивым оратором, хотя говорил с ужасным акцентом и слово «римляне» произносил с ударением на второй слог. Писали, что он вставлял в свою речь множество придаточных предложений, запутывался, не мог кончить фразы и одно предложение растягивал на полчаса.
Таким же дурным оратором считался директор Лемониус, преподававший древнегреческий язык. По-русски он страшно коверкал фразы и выдавал такие пассажи: «Однажды на берегу пасалось большое стадо кобылей» или «В колесницу была впряжена пара голубев». Как говорили в те времена, он чувствовал себя вполне свободным от пут грамматики.
Лемониус требовал от учеников буквальных переводов с древнегреческого. Одноклассник Амалицкого Мережковский вызвал восторг директора, когда перевёл строку Гомера так: «Олень был ранен стрелой относительно затылка, который находился у него посредине спины»[40].
Классные комнаты в гимназии были огромные, светлые и совершенно пустые: ни картин, ни карт, ни портретов, только голые стены. Наверху светили керосиновые лампы, едва разгонявшие сумрак.
Гимназисты-пансионеры отсиживали пять часов на занятиях, вечерами готовили уроки на следующий день, ложились спать, просыпались, и всё начиналось заново.
Главным методом обучения была зубрёжка. Ученики зубрили грамматику латинскую, греческую и немецкую, названия рек и уездов, даты сражений, имена удельных князей и императорских тёток, страницы старинной литературы. Вечерами в тусклом свете перед их глазами плясала бессмысленная вязь древнерусских поучений: «Той же нощи и владыце явистася страшна святая апостола и реста ему». Уроки были бессмысленные, знаний не приносили, понимания не требовали, а всё зазубренное скоро выветривалось из головы.
Почти все учились плохо. Двойки с минусами, двумя минусами, единицы и нули щедрым дождём проливались в журналы. Многие ученики не успевали за программой и оставались на второй год по два-три раза. В Третьей гимназии был гимназист, просидевший в одном классе семь лет[41]. Другой пробыл в первом классе шесть лет и, когда наконец сдал экзамен на удовлетворительно, вместо второго класса ушёл в юнкера[42].
Иногда из всего класса в следующий переходила пара воспитанников, остальные заново слушали уже пройденный курс.
Амалицкий ни разу не остался на второй год, хотя его успеваемость катастрофически упала. За третий класс его общий результат составил «3,3/9» – как у половины одноклассников. Впрочем, лучшими оценками мало кто мог похвастаться. Скорее наоборот: восемнадцать гимназистов из сорока остались на второй год[43].
В четвёртом классе Амалицкий немного улучшил свои результаты, зато в пятом окончательно сполз на тройки и вдобавок получил «неуд» за годовой экзамен по греческому. Только его поведение всегда оставалось отличным, в шалостях одноклассников он явно не принимал участия.
Младший курс обучения включал в себя четыре класса. С пятого менялись учителя, и в целом отношение к гимназистам становилось добрее. Им к тому времени было по 17–18 лет.
В воспоминаниях одноклассников Амалицкого с особой теплотой говорится про двух учителей старших классов: латиниста Кесслера и математика Семенникова.
Эрнест Эрнестович Кесслер был одним из немногих, кого ученики уважали. В стенах гимназии по рукам ходила рукописная поэма «Война гимназистов с чертями за освобождение Кесслера из ада», её написал гимназист Иванов – сам будущий учитель, директор Двенадцатой гимназии, преподаватель истории в императорской семье. Тон поэмы был шутливый, но отношение к Кесслеру – самое сердечное.
В отличие от других педагогов, Кесслер требовал не бессмысленных склонений древних слов, а понимания текста, и очень трепетно относился к урокам.
Поэт М. С. Мережковский посвятил ему стих:
Амалицкий получал у Кесслера тройки.
Математик Пётр Петрович Семенников отличался от других преподавателей дружеским расположением к гимназистам и бедностью. Он ходил в старом, безукоризненно чистом мундире, общался с подростками на равных. Окончив урок, любил рассказывать о научных открытиях. От него класс Амалицкого впервые узнал о существовании бактерий. Беседы он вёл не только на учёные, но и на нравственные, житейские темы.
В последнем, восьмом классе Владимиру Амалицкому исполнилось девятнадцать лет. Некоторые его одноклассники после уроков катались в «весёлые дома» пить водку, играть на бильярде и общаться с дамами. Пансионерам эти соблазны были недоступны. Вечерами они по-прежнему сидели в толстых стенах гимназии.
В 1879 году Амалицкий постарался улучшить оценки. По русскому и немецкому, по математике, логике и истории сумел подняться с троек на четвёрки.
На итоговом педсовете перед выпускными экзаменами ему дали такую характеристику: поведение было отличным; посещаемость хорошей; в приготовлении к урокам «был старателен», работы исполнял удовлетворительно и подавал в срок, в целом «прилежание было хорошее и любознательность хорошая»; особого пристрастия к каким-то наукам не показал и «занимался добросовестно всеми»
