Изнанка свободы - [57]

— Завтра ему будет плохо. Как с похмелья. Я попробую уговорить его уехать.

— Думаешь, получится? Он не вернется с полпути, подумав, что его тут обидели?

— Получится, — Джанис потянулся к чаше и с удовольствием вдохнул пряный запах. — Потому что я поеду с Фергусом.

— Что, даже на бал не останешься?

— Я не любитель танцев, ты же знаешь.

Знаю. Братец всегда считал светские развлечения невыносимо скучными. И умел избегать нелюбимых занятий с непостижимым для меня изяществом, не наживая врагов и не вызывая неприязни.

Талант! Даже Гайлс не всегда мог принудить его участвовать в своих мерзких развлечениях.

— А как же твоя аудиенция у Валы?

Он мягко улыбнулся, не разжимая губ:

— А кто сказал, что я ее не получил? Не ты один выиграл сегодня все, что хотел, — он продемонстрировал осколок горного хрусталя, похожий на кусок голубого льда — зарок князя Трудгельмира. — Еду в Хансинор на встречу с пророчицей.

— Как тебе это удается? — с досадой спросил я.

— Что именно? Выигрывать в карты?

— Да нет. Вот ты правильно подметил — я играл, на что хотел. И получил это. Только в придачу еще мешок неприятностей. А ты обстряпал все тихо, скромно и без последствий.

Он сделал глоток:

— Мир безгранично щедр. Он каждому дает то, чего тот желает.

— Опять философия. Это не ко мне.

— Не хочешь — не буду. Но ты, при всем своем затворничестве, обожаешь внимание. Все эти эффектные жесты… Думаю, поэтому вы с Мэй все время ругаетесь. Она тоже жить без него не может.

— Ну, спасибо. Еще бы с Фергусом сравнил.

— Могу с Фергусом. Что ты, что он: когда вам больно, начинаете сеять хаос и причинять боль всем вокруг, без разбору.

— Так! Хватит!

— Хорошо. Кстати, что это за игрушка у тебя на поясе?

— Эта? — я отцепил рог, окованный потемневшим серебром, и передал ему. — Горн Проклятых. Выпросил у Мартина.

— О, я слышал о нем, — его пальцы ловко пробежались по гравировке. — Очень древняя вещь.

— Но довольно бесполезная.

— Не скажи.

— Погоди, разве легенды врут, что севший на корабль уже никогда не вернется в мир живых?

— Кто сказал тебе такую ерунду?

Я почувствовал, что краснею под его насмешливым взглядом:

— Извини. Врать не буду, мои источники — бабкины сказки. Никогда всерьез не занимался вопросом. Ты знаешь больше?

— Знаю.

— Расскажешь?

Джанис снова отхлебнул и погрузился в молчание. Он молчал так долго, что я уже начал сомневаться слышал ли он мой вопрос.

— Не хочешь, не… — начал я, но брат перебил меня.

— Он принадлежал Гунтару Меднобородому. Вряд ли ты слышал это имя.

О, я не просто «слышал» о Гунтаре. Пришлось сделать глоток, чтобы скрыть улыбку.

У нас не принято рассказывать, кем мы были до того, как мир людей отрекся от нас. Кто-то не помнит, кто-то мечтает забыть. И все старательно делают вид, что прошлого никогда не существовало.

Но я помнил свое детство, когда меня звали иначе. Оно впечаталось в память раскаленным тавро, и годы бессильны были вытравить его.

— Легендарный конунг и скальд, прародитель династии ундландских королей. Серьезный был парень, настоящий пират.

Он кивнул:

— Ты знаешь легенду о его смерти?

— Не совсем.

То ли я не запомнил подробностей, то ли в семейных преданиях история смерти меднобородого пращура всегда стыдливо опускалась.

— Это грустная легенда о предательстве и мести.

— Давай уже, не томи.

Брат последовал призыву и начал рассказывать. С выражением, чуть нараспев, как ярмарочный сказитель:

— Полосатых парусов Гунтара одинаково боялись на берегах Янтарного океана и Срединного моря. Он водил за собой девять кораблей, и каждый воин на каждом корабле давал великий грунд верности своему конунгу. Ты ведь знаешь, что такое грунд?

Я знал. И слишком хорошо знал цену пустым обещаниям.

— Но он состарился, и удача отвернулась. Год за годом добычи становилось все меньше, а раненых и убитых — все больше. Сложнее было набирать новых людей. В одной из битв Гунтар потерял все свои корабли, кроме одного, последнего, на котором скрылся. Такое бывает, везение пирата изменчивей портовой девки. Команда стала роптать, виня конунга. Они выбрали нового капитана, а Меднобородого высадили на скалистом островке, где гнездились только чайки. Он умер от голода и, говорят, что когда его нашли, у трупа были обглоданы пальцы до кости.

— Это все весело. Особенно деталь с пальцами. А что насчет горна?

— Перед смертью Гунтар проклял предателей. Говорят, он начертил проклятье собственной кровью на этом горне. Отныне нарушившие грунд обречены скитаться на своем корабле между жизнью и не-жизнью. Еда их — Голод, питье — Жажда, постель — Усталость. Навсегда и до скончания времен.

Легенды моей родины всегда такие суровые.

— Звучит довольно жутко. А при чем тут горн?

Джанис сделал большой глоток из почти остывшей чаши, покатал вино на языке:

— Кто воспользуется горном, может вызвать этот корабль. Он нигде и везде, ему нет преград. Можно приказать отвезти тебя куда угодно — было бы море. Широкие реки тоже подойдут. А знаешь, что самое интересное? Есть мнение, что проклятие до сих пор в силе. Любой, нарушивший грунд, после смерти обречен стать частью команды. Так что я бы поостерегся.

Эта обмолвка была, как удар в живот — один из тех, после которых сгибаешься и пытаешься вдохнуть, но ни гриска не получается. Пришлось отвернуться, чтобы Джанис не заподозрил неладное по моему лицу.