Измена, или Ты у меня одна - [59]

Борька промолчал, насупился.

— Буду жить в общежитии, на лето — сюда, может, и на выходные удастся.

— А как же я? — выдавил Черецкий.

— А что ты? Во-первых, вас через два месяца — тю-тю! — Оля махнула рукой куда-то вдаль.

— А во-вторых?

— Во-вторых — будь мужчиной, не раскисай!

— Что ж, так и разъедемся? — горько усмехнулся Борька.

— Не ломай голову раньше времени, что-нибудь придумаем.

Черецкого такой ответ не устраивал. Он взял девушку за руки, привлек к себе так, чта сознание опять затуманилось от чистого пряного духа, исходившего от ее волос. Прижался губами к ее губам. Она ответила на поцелуй.

Тело ее стало податливым, уступчиво нежным.

— Все намного серьезнее, чем тебе кажется, по крайней мере с моей стороны! — прошептал он прерывисто, осыпая поцелуями шею, прижимая ее к себе все сильнее, теряя самообладание.

— Ого! — Оля рассмеялась ему прямо в лицо.

— Ну выслушай, погоди же!

— Извини, мне пора, — девушка осторожно, но настойчиво высвободилась. — Не стоит стариков на ненужные мысли наводить.

— Мы ж только вышли, — Борька тяжело дышал.

— Сорок минут ходим. Кстати, если б ты не был столь увлекающейся натурой — мы бы гуляли уже часа три.

— Ну виноват, Оль. Я же тоже не мог просто так оборвать твоего отца и сбежать.

— Рассказывай, видела я твои блестящие глаза!

— Было, чего там, — Борька сделал попытку вновь обнять любимую.

— Пусти! Не последний раз видимся, пусти!

Он виновато заулыбался, опустил голову.

— До встречи!

Ольга помахала рукой перед Борькиным носом, повернулась и уже на ходу бросила:

— Только ты не думай ничего лишнего. То, что я с тобой встречаюсь, обед этот и вообще все — еще не повод!

— Как это? — удивился Борька.

— Не обольщайся в мыслях, вот как!

Игриво-дружелюбный тон, которым было произнесено, совсем не вяжущийся со смыслом слов, окончательно сбил Борьку с толку. Немного постояв, проводив глазами светлую тоненькую фигурку до подъезда, он совершенно растерянный побрел в часть.

Ветер усиливался и шорох листвы становился резким, надоедливым. Где-то высоко в небе замаячила ущербная луна. По-прежнему выла одинокая собака. До вечерней поверки оставалось еще полтора часа, Новиков встретил Черецкого с усмешкой на губах.

— Как отгулял? С голодухи не помер?

Борька неопределенно махнул рукой. Намека не понял.

На все формальности ушло не больше полминуты. Увольнительная записка была сдана, и надо было как-то убить время до отбоя. Черецкий загадал, что если встретит Славку одного, то тут же выложит все. Если же тот окажется в компании — беседу придется отложить: горький опыт подсказывал, что с глазу на глаз такие эксперименты более безопасны, чем при свидетелях.

Чутье подсказало ему, где можно найти Хлебникова в такой час. Борька пошел в бытовку и оказался прав — Славка был там один. Он сидел на табурете и читал книгу. Отступать было поздно.

Все ушли в клуб, там показывали новую кинокартину.

Славка частенько променивал это удовольствие на другое чтение, времени было в обрез и из-за этого приходилось жертвовать фильмами.

Второго такого случая в ближайшие дни Борьке могло и не представиться. Он принялся заводить себя изнутри, стараясь сохранить бойцовский настрой.

— Чего ты пыжишься? — поднял голову Славка. — Хочешь сказать чего-то — говори.

Черецкий побагровел, но сдержался. Даже сделал первый встречный шаг к примирению:

— Если ты того разговора забыть не можешь, так напрасно…

— А я-то думал — это ты на меня зол остался.

— Было, — снова стерпел Борька, — было, да прошло. Тогда тебя все поддержали, а могло и иначе обернуться. Везучий ты во всем. Славка, сам об этом навряд ли догадываешься — какой везучий!

— Есть немного, — Хлебникову начинал надоедать этот бестолковый разговор.

— Думаешь, я на публику работал?

— А хрен тебя знает!

— Ладно, верно говоришь, чего там! Но не в этом дело.

В чем дело, Борька не договорил — все не мог никак приступиться. Но желание разложить Славку, сбить спесь с него не пропадало.

Какие-то невнятные опасения снова сбили Черецкого с прямого пути, понесли совсем в другую сторону — он начал с того, о чем не помышлял говорить кому бы то ни было.

— Тебе приятель твой, Ребров, — спросил он, подозрительно прищурив глаза, — не говорил, что это он в офицерском городке делал?

— А ты откуда знаешь?

— Неважно, отвечай прямо. Или вы с ним заодно?

— Сам там был?

— Может, был, а может, не был.

— Значит, был! — твердо сказал Славка.

— Ну допустим! — признался Черецкий. — Была причина, а его что занесло в офицерскую общагу?

Славка развел руками.

— Там, кстати, Каленцев наш живет. Не доходит?

— Пока нет.

— Может, он про нас про всех ему докладывать ходит: мол, то да се?! Стучит себе настукивает за дополнительную пайку, а? А мы, лопухи, довольные — ах, Сереженька…

— Придержи язык! — резко оборвал его Славка. — Может, ты сам стукарь?! А на Серегу поклеп наводишь, чтоб глаза отвести, а?!

Черецкий не ожидал такого и искренне изумился, не успел даже обидеться, а Славка продолжил:

— Не нравится? Чего же ты, проглотил свое помело поганое, парашник?! Давай мети!

Борька промолчал, сглотнул накопившуюся во рту слюну.

— Не нравится! Так и других не поливай, Боря. Думаешь, я не помню, как ты шороху давал трепачу, тому самому, что про тебя с Кузьминой сплетни разводил. Помню! Тогда ты весь прямо кипел от благородного гнева, а сам?!