Измена, или Ты у меня одна - [40]

Его руки совсем невесомо легли девушке на плечи и чуть привлекли ее к груди. Девушка вздрогнула, но не отстранилась, то ли она была в замешательстве, то ли в ней вспыхнуло ответное чувство. Черецкому, естественно, показалось последнее. Он коснулся губами ее щеки, потом мочки уха, руки заскользили по упругому и трепетному телу.

— Ну что вы, зачем, нехорошо, — чуть слышно прошептала девушка.

Но Черецкий не слышал уже или не понимал — голова его закружилась, он поплыл по неведомым волнам в неведомые страны. Но в тот самый миг, когда его губы коснулись ее губ, а рука легла на ее маленькую упругую грудь и слегка сдавила ее, Бориса почувствовал резкую боль в щеке и отшатнулся. Он даже не сразу сообразил, что получил увесистую оплеуху, — ведь все шло так хорошо. Он обиделся чуть не до слез! Отвернулся.

И это, наверное, спасло его. Если бы он принялся оправдываться или вымаливать прощение, а то и дурачиться, как с ним бывало в присутствии хорошеньких девушек, то все было бы безнадежно испорчено. Но здесь получилось наоборот. Девушка то ли испугалась за него или за себя, то ли пожалела — поди загляни в чужую душу! Но она вдруг положила ему руку на плечо и сказала мягко и дружелюбно:

— Больно? Терпи, солдатик, в любовных сражениях как на войне! — и рассмеялась.

Черецкий повернулся и рассмеялся вместе с ней. Они хохотали минуты две.

— Меня зовут Оля, — сказала наконец девушка, вытирая кончиком платочка выбежавшую слезинку — она очень аккуратно это проделала, Борька прямо залюбовался.

Потом он представился, хотя в том не было нужды, ведь она же видела все в военном билете.

Книги так и не нашли. Но Черецкий нисколько не жалел ни об упущенных книгах, ни о том, что променял все шумные и веселые спортплощадки на эту тихую комнатушку в солдатском клубе.

Сергей остановил Новикова в коридоре казармы, когда в ней никого не было, — рота занималась в классах. Лишь дневальный, сменщик Реброва, одиноко маячил на своем посту возле тумбочки напротив лестничного пролета.

— Поговорить надо, — сказал он, заступая Николаю путь.

— Решился? — поинтересовался Новиков. — А нужно ли?

— Как это? — опешил Сергей.

— А вот так, был вопрос — и нет вопроса.

В Сергее начало просыпаться почти угасшее озлобление. Но он сдержал себя.

— Что-то не понял.

— Раньше понимать надо было. Я с тобой сколько-раз поговорить хотел, а ты?!

— Виноват, товарищ сержант, — разъяснил Ребров, разрешите исправиться?

— Теперь это значения не имеет.

Сергей начал догадываться, что к чему. Он уловил связь между словами Николая и Мишкиным письмом. "Неужели все? — подумалось вдруг. И он неожиданно почувствовал облегчение. — Вот все и кончилось!" — Будем считать, что ничего и не было, — сказал Новиков, словно уловив мысль собеседника. — Ни-че-го!

— Это без меня решили? — Сергей с сарказмом скривил губы.

— Без тебя.

— А ты не боишься, что все может перемениться? Новиков резко вскинул руку и, цепко ухватившись за кончик воротника, притянул Сергей к себе — лицом к лицу. Прошептал почти на ухо, четко разделяя слова:

— Я-тебя-прощаю! Понял?

Глаза его застыли. Сергею показалось, что Новиков не видит его, несмотря на то что глядит в упор.

— С ней мы сами разберемся, — продолжил Николай. — Уже разобрались. — Он сдержал попытку Сергея отодвинуться. — А тебя: не было! нет! и не будет! Усек?!

Из классов вывалили засидевшиеся и разомлевшие ребята. Эхом прокатился под высоким потолком гомон, пахнуло сапожной мазью.

— Чегой-то ты бледненький какой-то! — сказал Слепнев и ткнул Сергея пальцем в живот.

— Еще бы, — вставил проходящий мимо Сурков, — сoлнце уж месяц не показывается!

Сергей, не обращая внимания на слова товарищей, провожал глазами уходящего по коридору Новикова. Спина сержанта была пряма и неприступна.

"Люба!

Мне непонятна эта игра в кошки-мышки! Что случилось? Почему ты не пишешь? Если тебе трудно объяснить происходящее или же просто не хочется, ответь мне двумя словами — с кем ты? И больше ничего, всего два слова! Я устал уже от постоянной нервотрепки. Найди в себе силы, напиши. А Новикову я не верю. Не верю, и все, понятно! Жду ответа!

Сергей, 22 июня 199… г.".

Ребров уже заклеил конверт и собирался отнести его, бросить в ящик. Но пришла новая идея, и он прильнул к тумбочке.

"Привет, Мишка!

Извини, рассусоливать некогда о том о сем. Пишу по делу. Будь другом! Разузнай, что творится с Любой. Я понимаю, вы не ладите, и все же очень тебя прошу! Только пиши то, что сам видел, что знаешь наверняка. Всякую болтовню проверяй, короче, смекнешь сам. Попробуй, может, через сестру выведать кое-что удастся, она вообще-то женщина надежная, но особо на нее не напирай, не надо усугублять. Постарайся сделать все побыстрее, сейчас канитель разводить никак нельзя. Надеюсь на тебя!

Сергей Ребров, 22 июня 199…г.

P.S. А место на губе я тебе законопачу, когда сам туда попаду, лады?!"

Квасцов только на второй паре распечатал письмо, вытащенное утром из почтового ящика. До этого все было некогда. Шел последний перед экзаменом семинар по математике.

И теперь, пригнувшись к столу, чтобы преподавательница не могла его видеть из-за спин сидящих впереди, он вновь и вновь вчитывался в каждую строчку, хмурил брови так, что сторонний наблюдатель мог бы подумать — Квасцов чем-то здорово опечален.