Измена, или Ты у меня одна - [15]

— Через два месяца отсрочка кончится, понятно? И меня заберут в армию! Ты этого ждешь, да?! — Сергей схватил Любу за плечи и с силой сжал их. — Ты слышишь меня? Или нет?! Через два месяца — все, тю-тю! И на два года — это самое меньшее! Чего ждать?!

— Я все слышу, я все понимаю. — Люба уткнулась лицом Сергею в плечо, в жесткую колючую ткань пальто.

Она уже и не пыталась скрыть слез, рыдания сотрясали худые плечи и спину. — Хорошо, Сереженька, хорошо, я буду твоей, совсем твоей. Ну а тебе, скажи, кто нужен: печать на бумажке или я, ну скажи, ведь все так хорошо у нас, ну чего еще желать, ну чего?!

Ребров никогда не был у Любы дома, не приглашала.

Но он знал, что она живет с сестрой, одинокой молодой женщиной в двухкомнатной квартире где-то на Басманной. Знал и то, что сестра часто разъезжает по командировкам — в составе каких-то комиссий на приемку каких-то — Люба ничего не могла толком объяснить — объектов, строящихся то тут, то там по всей стране. Да и зачем ему было вникать, а тем более навязываться — ведь не сестра ему была нужна?

И теперь они шли туда, к ней, шли молча, тесно прижавшись друг к другу. Настолько тесно, что Сергей почти сердцем ощущал содрогания ее тела.

Люба взяла себя в руки, перестала плакать, ее глазам вернулась обычная чистота и ясность, даже прозрачность. Зато в душу, видно, вкралась болезненно-неистовая одержимость — где-то внутри что-то продолжало конвульсивно содрогаться, словно от долгого и необратимого озноба.

Она вела его. Вела решительно, не обращая внимания ни на что окружающее, внешнее, вела так, будто волокла за собой неодушевленный, но тяжелый предмет, инертный и безличный.

Она растворила старый и облупленный шкаф, вытащила махровое полотенце и накинула его на плечо Сергею.

— Иди-ка, сполоснись! Я пока тут приготовлю.

Сергея покоробило. Все получалось какого чересчур буднично, по-семейному. По дороге в ванную он сообразил неожиданно — впервые это должно случиться без предварительных выпивок, без компаний, танцев-шманцев н прочей шелухи. Он даже вернулся, заглянул в дверь, спросил:

— А у тебя, случаем, этого не припасено? — Он прищелкнул себя пальцем по горлу.

— Не водится! — ответила Люба.

— Да я так, — вдруг смутился Сергей. Он сам себе в эту минуту показался пошляком и остолопом. Влез со своим дурацким вопросом.

В ванной он включил душ. Потом разделся и встал под тугие струи, до отказа вывернул кран с горячей водой обожгло, но он стерпел.

Небольшое овальное зеркальце, висевшее над умывальником сразу же запотело. На кафельных желтоватеньких стенах осели капельки воды. Сергей включил холодную. Чуть не выскочил из-под струй. Но и тут устоял — на полминуты хватило. Лишь тогда он наконец сделал нечто среднее, расслабился.

Она вошла минут через десять — в длинном, до пола, махровом халате в каких-то неопределенных цветастых пятнах, с распущенными почти до пояса волосами. Сергея не удивил ее приход.

Она молча взяла губку и без мыла, в сухую, совсем легонько принялась натирать ему спину, поясницу. Потом она выронила губку. Но нагнуться не успела — Сергей неожиданно подхватил ее за локти и одним сильным движением перенес к себе, в ванную, прямо под тугие струйки.

— Сумасшедший! — вскрикнула она, вздрогнув всем телом и заглядывая в глаза. — Совсем плохой!

Она сразу же промокла насквозь. Волосы стали блестящими, змейками заструились вниз, заслонили лицо. Он прижал ее к себе, не давая снять халата, сжимая плечи.

— Пусти! Ну пусти же!

Она отпрянула на пол-локтя и с усилием, обеими руками сбросила прямо под ноги тяжеленный, пропитанный водой халат. И лишь теперь Сергей увидел по-настоящему то, что ему досталось волею случая. Он никогда не встречал такого совершенного тела, это было видно даже здесь, под струями, в полутумане, вблизи, — это было какое-то чудо, скрытое до того всевозможными тканями, полотнами, накидками и прочими вещами, чудо неожиданное и оттого еще более сверхъестественное. Но Сергей не был ни поэтом, ни сочинителем, и он не мог описать этого чуда. Он просто приник к нему всем своим мускулистым, тренированным телом, растворился в нем.

Она рассмеялась почти в ухо — громко, непринужденно. И от этого он пришел в себя, голова прояснилась. Он опустился на колени, охватил руками ее бедра, чувствуя, как в нем поднимается горячая, жгучая волна — от кончиков пальцев на ногах до макушки.

Она положила руки на его плечи, сверху — нежно, но властно, притянула его голову к своей груди, прижала. Он целовал, целовал это упругое, нежное тело, не мог остановиться, он дышал запахом этой кожи и не мог надышаться… Сверху лилась вода, не хватало дыхания, но он ничего не замечал, он не мог оторваться от этого чуда — она была его госпожой, его властительницей. Но не было ничего на свете покорнее этой властительницы.

За окном валил снег. Отдельные крупные снежинки ударялись в стекло, таяли, не оставляя следов.

Сергей лежал на затертом диване в углу комнаты и машинально прослеживал путь умирающих снежинок. Люба сидела рядом, за небольшим овальным столом, в полурасстегнутом байковом халате, протертом на локтях, с распущенными волосами, утомленная, безвольная, но ни о чем не жалеющая, — сидела и думала о нем.