Изгой - [11]

Лев остановился с кривой ухмылкой на лице. И негромко произнес дальнейшие слова:

– Предаст он тебя в угоду ляхам, коли выгодно будет. А другие его поддержат – им свое богатство дороже нашей отчей земли будет. Зрадники они и лиходеи, их только твердая рука пригнуть может! Ничего, после коронации, я его с тысяцких уберу, сила уже будет наша!

Князь поднялся с походного стульчика, кольчуга звякнула. Водрузив на голову шлем, князь набросил на плечи красное корзно – плащ, что показывал его достоинство. И громко сказал:

– Пора, брат, на битву выходить!

Глава 5

– Прощай, пращур, я даже имени твоего не ведаю! Прости, что плохо схоронил, не в землице, а в склепу каменном, без домовины. Будет возможность – обязательно все правильно устрою…

Юрий постоял у заложенной камнями расщелины, в которую положил тело убитого татарами предка, толи возможного, а может и доподлинного. Могила нашлась почти сразу – рядом с пещерой была выветренная полость, достаточно глубокая. Как солнце закатилось, и наступила густая летняя ночь, так Галицкий приступил к делу.

Вытащил убитого парня из подземелья, уложил его в расщелину, скрестив руки на груди. Глаза он закрыл раньше, а сейчас просто положил на веки два плоских камешка. Бросил на грудь усопшего символическую горсть земли и принялся закладывать могилу известковыми камнями, которых имелось в достатке, сгребая также щебенку.

Вскоре вырос маленький холмик, с аккуратно уложенными камнями. В ямку Юрий воткнул импровизированный крест – связав короткой веревочкой две толстые прямые ветки, которые осторожно срезал ножам. Закрепил его плоскими камнями и встал.

– Сик транзит глория мунди, – прошептал случайно всплывшее в памяти чеканное латинское выражение, что в свое время заучил, чтобы при случае щегольнуть при девчонках.

Сейчас оно пришлось как нельзя кстати – действительно, именно так и проходит слава земная. Человек всю жизнь тщится к величию и богатствам, а получает, в лучшем случае, вот такой холмик. А в худшем будет просто брошен, или закопан на ближайшей помойке.

– Отче наш, иже еси, – единственная молитва, которую Галицкий знал, пошла со слезами на глазах. Он ее выучил на Донбассе, поневоле и от отчаяния, насмотревшись на убитых – на войне атеистов не бывает, все уповают на Божью помощь, и грешники, и праведники…

– Добрался, наконец, – Юрий осторожно выглянул из-за густых кустов – спуск к реке занял у него полчаса, настолько он осторожно пробирался через заросли. Повезло – вышел аккурат там, где камыши расступались в стороны, и получался удобный выход к реке, причем имелся песочек. За прошедшие триста лет этот небольшой пляж никуда не делся, только вряд ли сейчас здесь есть разбитое стекло и тьма окурков.

Вздрогнул от сильного всплеска на воде, чуть было не впал в панику, но опомнился. Так может хлопнуть хвостом очень крупная рыбина – или сом, или щука. Внимательно осмотрелся еще раз, прикидывая как не попасть в светлые лунные дорожки, особенно на речной глади.

– Пора помыться, а то вы, батенька, не князь, а самая натуральная свинья. Только пока не хрюкаете от грязи, – пробормотав себе под нос, Галицкий стал быстро разоблачаться от одежды, как ревностный духобор на свальном грехе со своими «единоверцами».

Скинул кафтан со штанами, снял сапоги и подступил осторожно к воде. Наскоро помыл ладонью обувку, поставил за куст. Затем размотал портянки – от них несло отвратным запашком, способным убить любую дамочку наповал. А потому он сразу зашел в неожиданно теплую воду – жирный ил чавкнул под пальцами, обрадовав – вполне заменяет мыло, только прополаскивать вещи нужно несколько раз.

Соблюдая предельную осторожность, вошел в камыши – теперь с противоположной стороне реки его никто не заметит. Хотя птички щебетали и вели себя вполне спокойно, рисковать все же не стоило – под лунным светом на речной глади обнаженный человек станет заметным. А тут вполне себе убежище – камыш со всех сторон укрывает от вражеских глаз, буде они следить за рекой станут.

Первым делом Галицкий хорошо простирнул грязные портянки и исподнее, тщательно протер илом – все же ощущение что их носил умерший немного его нервировало, да и запах высохшего пота и запекшейся крови изрядно раздражал. Крепкими пальцами отжал ткань, и выйдя на берег развешал на ветках кустарника с речной стороны, надеясь, что и камыш заслонит своей стеной белые тряпки.

Тут был прямой расчет – белье и портянки за час чуть просохнут, станут воглыми, но на теле быстро высохнут. А вот кафтан со штанами можно будет надеть влажными – а с утра под жарким солнцем они быстро высохнут. Тем более синий цвет на фоне зеленой листвы разглядеть даже зоркому от природы человеку все же затруднительно.

Верхнюю одежду, мелованную и грязную до отвращения, Юрий стирал намного дольше, и тщательнее – особенно пропитанный кровью рукав кафтана. В темноте было плохо рассматривать, насколько он хорошо замыл алый цвет «руды», оставалось надеяться, что теперь кровь будет не так заметна. Хорошо отжав толстое сукно, Галицкий использовал соседний куст в качестве «вешалки».

– Пошли дела…

Юрий с облегчением вздохнул – теперь можно было уделить внимание и себе. Набрал в ладонь ила, тщательно обмазал им все тело. Затем с помощью песка начал отмывать волосы, пустив в ход тот же ил. Полчаса трудился как заведенный, шкрябая кожу, будто смывал прожитую в двадцать первом веке беспокойную жизнь. И испытал ничем неописуемое облегчение, когда закончил помывку – даже на кровожадных комаров не обращал внимания, отмахиваясь от их атак сломанной веточкой.