Мама вдруг заплакала в голос и ушла на кухню.
Витя собрал экскаватор, почти настоящий, понес маме показать. Мама раскатывала тесто под пирожки. Витя потолокся вокруг, послонялся, нечаянно извазюкал в муке рукав рубашки, потом вспомнил:
— М-мам, а что т-тааакое «ши-зо-фер-ник»?
Он очень, очень старательно выговаривал это слово. И всё равно несколько раз запнулся.
Мама почему-то хлюпнула носом.
Витя вспомнил:
— Ма, а Сла-авик и меня-а с собой в М-москву-у з-звал...
Внезапно упала и покатилась по полу скалка. И стало тихо и страшно.
Витя взял свой экскаватор, поправил шляпу, тоже запачканную в муке, и торопливо убежал в детскую.
Но и в детской было тоскливо. Темно очень. От фиолетовых стен. И даже желтые звезды и беловатые спутники не радовали. И еще — пустая кровать у окна, на которой спал Славик.
* * *
А через неделю после Нового года в сугробе во дворе Витя увидел настоящую, живую ёлку: наверное, кто-то уже отпраздновался и выбросил её за ненадобностью. Витя схватил её и принес домой.
— Мама, мама! — закричал с порога. — Смо-оотри! Пппусть и у н-наа-ас ёлка будет! Насто... это.... Настояааа...
Но тут уж он безнадежно забуксовал.
Мама выглянула из кухни, покачала головой.
— Облезла совсем, осыпалась, бедная. Ну, хоть иголки с пола мыть не придется. Пусть постоит. — Она почему-то вздохнула длинно и очень-очень долго. — Сейчас достану игрушки...
* * *
И это был самый лучший новогодний праздник в жизни Вити.
Безо всяких «почти». Счастливый — точка.
