Изгнанник - [18]

Он поспешил вперед, подгоняемый внезапным любопытством, и вошел в узкий проход между кустами. На следующем повороте опять мелькнула цветная материя и черные женские волосы. Он прибавил шагу и вскоре увидел ту, кого преследовал.

Женщина, несшая два бамбуковых кувшина, полных воды, услышала его шаги, остановилась и, поставив кувшины, обернулась. Виллемс с минуту тоже стоял на месте, затем пошел твердыми шагами вперед; женщина посторонилась, чтобы пропустить его. Он смотрел прямо вперед, но почти бессознательно запечатлел во всех подробностях ее высокую и грациозную фигуру. Когда он приблизился к ней, она, немного откинув голову, легким движением сильной, округлой руки захватила прядь распущенных черных волос и закрыла ей нижнюю часть лица. Он прошел мимо нее нетвердой поступью, как пьяный. Он слышал ее учащенное дыхание и чувствовал на себе взгляд, блеснувший из-под полуопущенных век. Этот взгляд пронзил сердце. Он показался ему оглушительным, как выстрел, молчаливым и проникновенным, как вдохновение. По инерции он прошел мимо нее, но затем невидимая сила, в которой было и удивление, и любопытство, и желание, круто повернула его.

Женщина уже успела поднять ношу, намереваясь продолжить путь. Его неожиданное движение остановило ее на первом шагу, и снова она стояла прямо, гибкая, настороженная, готовая броситься в бегство. Высоко над ней ветви деревьев сплетались в переливах прозрачного зеленого тумана, сквозь который дождь золотых лучей падал на ее голову, стекал сверканиями по ее черным волосам, сияя изменчивым блеском расплавленного металла на ее лице, и терялся угасающими искрами в темной глубине ее глаз, широко открытых, с расширенными зрачками, и пристально смотрящих на стоящего перед ней человека. И Виллемс смотрел на нее, очарованный, дрожа от ощущения, которое начинается словно ласка и кончается ударом, внезапным толчком, пробивающим себе путь к человеческому сердцу.

Она сделала шаг вперед и опять остановилась. Дуновение ветра, налетевшего сквозь деревья — Виллемсу показалось, что оно рождено ее движением, — теплой волной обвило его тело и обожгло ему лицо палящим прикосновением. Он вдохнул его глубоким вздохом, последним вздохом солдата перед атакой, вздохом любовника перед объятиями возлюбленной, вздохом, дающим смелость встретить боль, смерть или любовь.

«Кто она? Откуда?» Удивленно он отвел глаза от ее лица и посмотрел вокруг на сомкнутые деревья леса, которые стояли огромные, молчаливые и прямые, словно глядели на него и на нее, затаив дыхание. Когда-то он был ошеломлен, озадачен, почти что испуган полнотой и мощью этой тропической жизни, которая хочет солнца, но развивается в темноте, которая кажется одной лишь прелестью цвета и форм, одним лишь блеском, одной лишь улыбкой, но есть на деле цветение смерти; чья тайна сулит красоту и радость, но таит яд и гибель. Прежде его страшило неясное предчувствие опасности, но теперь, глядя снова на эту жизнь, он, казалось, мог проникнуть сквозь змеиную чешую ползущих растений и листьев, сквозь массивные полнокровные стволы, — сквозь заповедную тьму — и тайна раскрылась, — волшебная, покоряющая, прекрасная. Он взглянул на женщину.

Сквозь пеструю светотень она представлялась ему с неосязаемой ясностью сновидения. Она казалась ему обольстительной и блестящей — темной и недоступной, словно самый дух этой страны таинственных лесов, стоящий перед ним в неясной красоте колеблющихся очертаний; словно видение под прозрачным покровом, — покровом, сотканным из солнечных лучей и теней.

Она подошла к нему ближе. Он чувствовал в себе странное нетерпение при ее приближении. Мысли роились у него в голове, беспорядочные, бесформенные, ошеломляющие. Потом он услышал свой голос:

— Кто ты?

— Я дочь слепого Омара, — ответила она тихо, но твердо. — А ты, — продолжала она несколько громче, — ты белый купец — великий человек этих мест.

— Да, — сказал Виллемс, глядя ей в глаза с чувством крайнего усилия. — Да, я белый, — и добавил, чувствуя, будто говорит о ком-то другом: — Но я изгнанник своего народа.

Она серьезно слушала. В ореоле рассыпавшихся волос ее лицо казалось лицом золотой статуи с живыми глазами. Сквозь длинные ресницы полуопущенных тяжелых век блистал ее немного скошенный взгляд: твердый, проницательный, узкий, как блеск клинка. Ее губы были сомкнуты сильным и грациозным изгибом; расширенные ноздри и слегка повернутая голова придавали всему ее облику выражение дикого и злобного вызова.

Тень пробежала по лицу Виллемса. Он прикрыл рукой рот, как бы задерживая слова, готовые вырваться против воли, готовые возникнуть из властной мысли, идущей от сердца к мозгу; слова, которые должны быть брошены в лицо сомнению, опасности, страху, самой гибели.

— Ты прекрасна, — прошептал он.

Она взглянула на него опять, и ее молниеносный взгляд, скользнув по его загорелому лицу, широким плечам, прямой, высокой, неподвижной фигуре, остановился на земле у его ног. Она улыбнулась. На суровой красоте ее лица эта улыбка была словно свет зари в бурное утро; первый луч с востока, мимолетный и бледный, пробившийся сквозь тучи; предвестник солнца и грома.