Изгнанник - [21]

Один из тираннозавров, наконец разглядев людей в хаосе берез и древовидных папоротников, неловко переваливаясь, двинулся вперед. Клеверов рванул кобуру лучевого пистолета. Но тут сквозь ящера вдруг стали видны деревья, силуэт его потерял свои очертания, а через несколько секунд и вовсе исчез. Мир принял свой прежний облик. Девушки без сил опустились на траву. И ту, и другую била нервная дрожь.

– Андрей Николаевич, – справившись с собой, спросила Елена. – Если бы вы… если бы вы убили чудовище…

– Остались бы мы с вами тогда в эпохе динозавров, – ответил Клеверов и, взглянув на Аленку, улыбнулся. – Славно пошалила, девочка?

– Я не хотела… – пролепетала Аленка.

– Ничего, это произойдет еще не раз, – вздохнул Клеверов.

Они подошли к скафу. На ступеньках лестницы сидел Крейг и оживленно беседовал с князем, устроившимся на деревянной скамье напротив.

– Вы что-нибудь слышали? – спросила у них Елена.

– Только кукушку, – ухмыльнулся Крейг.

– Неужели? – искренне изумилась Князева.

Клеверов, поднявшись на несколько ступенек, оглянулся на нее:

– Очаровательная наивность! Берусь утверждать, что Крон подскочил на месте, лишь только ящер подал голос.

Князева в несколько слов объяснила, что произошло.

– И часто вы посещаете мезозой? – спросил Крейг, с иронией глядя снизу вверх на Клеверова.

– Случалось, – тонко и многозначительно улыбнулся молодой человек.

– Где же сувениры?

– Вон они, – указал Клеверов куда-то вниз.

Бортинженер посмотрел себе под ноги и, шарахнувшись в сторону, слетел с лестницы. Придерживая кожистые крылья, на ступеньки карабкалось отвратительное создание, покрытое редкой щетиной.

– Господи, какая-то волосатая нечисть! – содрогнулся Березин.

– Вы правы, князь, – усмехнулся Клеверов. – Это рамфоринх-сордес, ваше определение в переводе на латынь.

Крылатый ящер щелкнул зубастыми челюстями и попытался ухватить Клеверова за каблук сапога. Тот небрежно спихнул его с лестницы. Ящер затрепыхался, шлепнулся на землю и, обиженно квакая, заковылял к ближайшему дереву.

– А где же громы и молнии? – поднимаясь и отряхивая с одежды прошлогодние сухие листья, спросил нимало не смущенный Крейг. – Вы безнаказанно дали ему пинка.

– Должно быть, у меня с ним много общего, – ответил Клеверов, входя в скаф.

Сордес, неловко цепляясь за ствол березы, поднялся до первых сучьев и бросился вниз, круто спланировав, с шелестом резко набрал высоту и скрылся за вершинами деревьев.

V

Как-то сразу пришло лето. В лесу стало душно и жарко. Вечерами на свет слетались тучи комаров, однако близко к скафу подлетать не решались – Клеверов установил на аппарате мощный мультивибратор, а чуть позднее выдал всем по аналогичному наручному прибору.

Крейг и Березин целыми днями бродили по всей округе и успели ужасно надоесть индейцам, которые не желали видеть в своем поселке других белых помимо Синеглазого. Ходили на охоту с кремневыми ружьями, возвращались, впрочем, неизменно без дичи; вечерами вели долгие беседы. Словом, они отлично сошлись: инженер-механик ракетных кораблей ХХIII века и русский дворянин, родившийся на несколько веков раньше. Аленка много читала, смотрела видеозаписи, немало времени проводила с Князевой. Клеверов пропадал целыми днями, с утра уходил к индейцам или куда-то уезжал на катере. Возвращался всегда усталый, осунувшийся. Тем не менее, вечером всегда проводил вторую тренировку, а после ужина еще долго сидел в своей каюте, делая записи и вычисления.

Индейцы регулярно приносили в скаф горы продуктов, отчего Елена и Крейг, воспитанные в обществе, где никакие блага не доставались даром, чувствовали себя неловко. Березина это обстоятельство волновало меньше всего, Аленку только-только, ну, а Клеверов делал для индейцев так много, что они, вероятно, молились на него своему индейскому богу.

Случалось, Князева и Аленка с шумом врывались в каюту Клеверова, засыпали вопросами, которые появлялись у юной княжны за те дни, когда она не видела молодого человека. Клеверов тогда откладывал карандаш (работал им по старинке), выключал компьютер. Отвечал поначалу односложно, тихим, усталым голосом, но постепенно увлекался и начинал рассказывать сам, да так, что девушки слушали, затаив дыхание. После к ним присоединялись князь и бортинженер, а Тер неизменно ложился у ног хозяина. Клеверов говорил и говорил о древних разрушенных городах на берегах величественных рек, о прекрасных необитаемых островах, о далеких вечных льдах полюсов планеты. Говорил, в сущности, о простых вещах, известных Елене и Крейгу с раннего детства, но передавал все так, что они слышали это словно впервые. Клеверов избегал говорить о себе, хотя девушки неоднократно задавали такого рода вопросы. Лишь однажды, когда Аленка спросила о тех первых месяцах его жизни после прибытия на планету, Клеверов улыбнулся, взглянул девушке в глаза и, когда она смущенно опустила их, посмотрел на остальных своих слушателей.

– Иногда мне кажется, что все это было очень давно – так много порой событий вмещают в себя несколько лет жизни, будто прошла вечность, – задумчиво сказал он. – Да и дни те были необыкновенны – впервые я почувствовал себя свободным от желаний и стремлений других людей, что прежде определяло мою судьбу. Я знал, что суровая природа этого края не простит мне бездействия, тем более что я был с ней один на один. Весна шла к концу, но уже пора было думать о холодной долгой зиме. Я корчевал столетние деревья, расчищая поляны под высокоурожайные плодовые растения, семена которых имелись в комплекте звездолета, копал землю, рубил нескончаемые корни, сажал, поливал и удобрял почву сильнейшими биостимуляторами. По утрам, как и прежде, я выполнял всю трехчасовую тренировку – ведь это моя религия, а после работал целый день. Так, что к вечеру иногда едва хватало сил добраться до своей каюты. Многое я не знал, многого не умел, почти всему пришлось учиться. Следовало подумать и о питании энергосистемы скафа – на нем, помимо двух реакторов, установлены турбогенераторы, рассчитанные на любой вид органического топлива. Не особенно полагаясь на работу этих агрегатов, я решил построить небольшой бревенчатый дом с хорошей печью. И снова я валил лес, пилил, строгал, рубил полтора месяца, одновременно ухаживая за своим садом-огородом. Было что-то в этом примитивном труде, приносящее особое удовлетворение. Так мало прежде я создавал своими руками! Где-то в средине лета уже заметно подросший Тер пригнал к скафу дикую козу с козленком. Испуганное животное забилось в угол почти готового сруба, – Клеверов улыбнулся. – Так у нас появилось первое домашнее животное. Дни стали заметно короче – приближалась осень. Плантация наша дала неожиданно большой урожай, и мне пришлось долго возиться с ним, помимо того, готовя деревья и кустарники, фантастически быстро выросшие за лето, к предстоящей зиме. В разгар осени я сделал попытку найти нефть, используя миниаппаратуру – все-таки древесина была неважным топливом для турбогенераторов, а, кроме того, для газовой турбины катера мощностью в восемьсот киловатт требовалось жидкое горючее. Мне повезло – я нашел нефть еще до первых морозов, слой оказался небогатым – основные объемы находились на нижних горизонтах, но, учитывая мои потребности, его было достаточно. Некоторое время я готовил резервуар: выкопал огромную яму и выложил стенки глиной, скрепив ее полимерными добавками, а чуть позднее сделал и крышу. Так что в моем распоряжении появилось вместительное хранилище. Скоро выпал снег, пришли первые морозы. Я выстрогал себе широкие охотничьи лыжи и подолгу бродил по зимнему лесу. Было в этой свободе что-то ошеломляющее, и я даже забыл, насколько она может быть опасна. Помню, в лютый мороз мы с Тером шли вдоль берега реки. Псу исполнился, наверное, уже год, и он вырос до размеров хорошего теленка, но ум, к несчастью, все еще оставался щенячьим. Шалости ради он выскочил на лед и провалился сквозь подмытый теплым ключом тонкий слой по самые уши. Вытаскивая его, я вымок с головы до ног. До скафа еще оставалось километров пятнадцать. В такой мороз идти было безумием. Я сделал попытку развести огонь и обнаружил, что оставил лучевой пистолет в каюте скафа. У нас было лишь несколько минут. Покрытая коркой льда одежда стесняла движения. Тер вовсе превратился в сосульку. Я наломал хворосту, скинув рукавицы, выдернул из обоймы винтовки патрон и вынул пулю. Торопливо вложил вместо нее скомканный бумажной лист из моей записной книжки. Выстрел воспламенил бумагу, а через несколько секунд занялся и хворост. Потом я срубил стоящее поблизости сухое дерево. До темноты мы с Тером грелись и сушились возле костра и лишь в сумерках решились идти домой. Где-то в середине зимы я встретил индейцев. Племя голодало. До весны я снабжал их свежим мясом, ежедневно ходя на охоту с Тером, который настолько окреп, что мог без труда унести на спине оленя. С окончанием холодов я начал обучать индейцев основам земледелия и скотоводства. Надеюсь, вы не предполагаете, что это было вызвано какими-либо соображениями гуманности. Просто я хотел по возможности высвободить собственные руки. Дело шло не столь гладко, мешала и бедность их языка. Но следующая зима далась индейцам на удивление легко, и они поняли необходимость рекомендуемых мною мер. Теперь у меня появилось много свободного времени, и я стал совершать длительные прогулки на катере. Уходил далеко, порой за тысячи километров – насколько хватало топлива. Наблюдал нравы и обычаи людей, но больше предпочитал необитаемые места…