Изгнание владыки - [106]

Это было слишком даже для такой дисциплинированной собаки, как Плутон, и он сделал мертвую стойку над большой жареной, соблазнительно пахнущей индюшкой… Нетерпеливо повизгивая, он умоляюще поглядывал на Диму.

Вдруг картина резко изменилась.

Одна за другой над лагерем неведомо откуда появились чайки. Они с криком кружили над рассыпанным угощением, проявляя самые недвусмысленные воровские намерения. Птицы бросались сверху на лед, взмывали вверх и опять, со свистом разрезая воздух, проносились почти над головами людей, торопливо подбиравших разбросанную снедь. Наконец одна из чаек стремглав кинулась на большой кружок колбасы, подхватила его и, низко летя со своей добычей, попробовала скрыться. Это ей, однако, не удалось. Несколько чаек с пронзительными криками бросились на удачливого вора, и в воздухе началась отчаянная драка.

Пораженный такой дерзостью, Плутон в первое мгновение окаменел над своей индюшкой. Затем, забыв о личных вожделениях, он бросился с громовым лаем к этой воровской банде, продолжавшей крикливо драться. В несколько прыжков он настиг ее и готов был жестоко расправиться с похитителями хозяйственного добра. Но, вцепившись клювами в колбасу, стайка поднялась повыше в воздух, перелетела через гряду невысоких торосов и скрылась за ней. Плутон, однако, не мог оставить безнаказанной эту возмутительную наглость, и через минуту его лай, смешавшись со сварливыми криками чаек, доносился уже с той стороны торосистой гряды.

— Назад, Плутон! — кричал ему вслед Дима. — Сюда! Ко мне, Плутон!

Но Плутон, вероятно, не расслышал за собственным лаем и пронзительными криками дерущейся стаи голоса Димы. Лай удалялся все дальше, пока не затих совсем.

— Вот дурак! — возмущался мальчик. — Ну, что теперь делать? Как его искать?

— Что ты беспокоишься? — сказал Иван Павлович. — Побегает и вернется. Записывай. Хотелось бы к полудню закончить разборку.

Работа продолжалась, но на сердце у Димы было беспокойно. Он поминутно оглядывался на гряду, за которой скрылся Плутон, и прислушивался к малейшему шуму. Вдруг он встрепенулся и, насторожившись, замер.

— Чего ты, Дима? — спросил стоявший возле него Комаров.

— Плутон бежит!.. — крикнул Дима, бросаясь со всех ног к торосам. — Ему плохо!..

Теперь и Комаров и Иван Павлович услышали далекий лай собаки. И чем ближе он доносился, тем все явственнее различались в нем нотки страха и злобы.

Комаров и Иван Павлович побежали вслед за Димой, быстро догнали его и все вместе, помогая друг другу, задыхаясь, скользя и обрываясь, взобрались на высокий торос.

Вдали, среди беспорядочного нагромождения ледяных глыб и хребтов, то появляясь, то исчезая, мелькала черная точка. Вскоре можно было ясно различить Плутона, несущегося во весь опор к лагерю. Собака, проваливаясь по брюхо в снег, перебиралась через гряды торосов. Время от времени, оглядываясь назад, Плутон коротко, испуганно и злобно лаял.

— Что его так напугало? — удивился Комаров, — тщетно всматриваясь вдаль.

— Так и есть! — воскликнул Иван Павлович. — Смотрите!

— Где? Где? — одновременно спросили Комаров и Дима.

— Вон там! На последней гряде, которую одолел только что Плутон. Желтоватое пятно катится вниз…

— Вижу! Вижу! — закричал Дима! — Что это?

— Белый медведь! Ну, дело принимает серьезный оборот. Надо сбегать за оружием.

— У меня с собой световой пистолет, — сказал Комаров.

— Боюсь, слабовато, — ответил Иван Павлович и, рискуя сломать себе шею, бегом бросился вниз по склону ледяного холма.

Желтоватое пятно быстро неслось теперь вслед за собакой между двумя грядами. Оно уже почти достигло конца коридора, когда над поперечным хребтом показался Плутон. Он начал торопливо спускаться по крутому склону. Он казался очень усталым. Эта скачка через острые и скользкие препятствия, очевидно, измучила его, выросшего в благоустроенных городах с гладкими, ровными мостовыми. Он спотыкался, обрывался и один раз даже перевернулся через голову. Когда Плутон наконец достиг подножия гряды и пустился бежать по ровному полю, позади, над перевалом, легко, словно каучуковый, взметнулся медведь. С минуту он стоял неподвижно на вершине — огромный, массивный, вытянув маленькую плюшевую голову с узкой длинной мордой и внюхиваясь в запахи лагеря. Очевидно покончив с колебаниями, он начал большими мягкими скачками спускаться вниз по склону.

Волнение Димы достигло необычайной степени. Бледный, с закушенной губой, он напряженно следил за Плутоном и медведем.

— Плутон очень устал, Дмитрий Александрович… — бормотал он, не находя себе места. — Он очень устал… Медведь не догонит его?

— Вряд ли догонит, Дима. Не волнуйся, — успокаивал мальчика Комаров.

— Правда? Тут ровный лед, но ведь снег глубокий…

— Ну и что же? Зато он сейчас много выиграл, пока медведь раздумывал.

Медведь бежал все быстрее, переваливаясь и поматывая головой. Трудно было понять его намерения: охотился ли он за собакой или стремился добраться до источника аппетитного запаха и опередить соперника, который мог раньше его овладеть какой-то неведомой, но соблазнительной добычей.

Так или иначе, но положение Плутона делалось опасным. Глубокий снег затруднял движения собаки. Она часто проваливалась, с трудом выбиралась из мягкой, податливой трясины. Медведь бежал ровной и необычайно быстрой рысью, его широкие лапы прекрасно поддерживали огромное тело на снегу. Расстояние между ним и Плутоном заметно сокращалось.