Изгнание норманнов из русской истории - [26]

; народ этот ведет с ними торговлю, а иногда делает на них военные набеги, являясь из наших необъятных равнин или с берегов Черного моря. Никита Пафлагонский (IX-X век) рассказывает, что в Амастру (город Малой Азии на южном берегу Черного моря), «как на общее торжище, стекаются скифы, живущие по северной стороне Эвксина..; они привозят свои товары и получают взамен то, что есть у нее». Указав на это известие, Васильевский замечает: «Всего скорее здесь идет речь о русских»[128]. Ибн Хордадбех уже в 846 году дает сведения о русских купцах: они «направляются из дальнейших концов Саклаба (славянских стран) к морю Румскому (Черному)», надо думать, по Днепру «и продают там меха бобровые и черных лисиц, а также и мечи. Царь Рума (Византии) взимает десятину с их товаров. А не то они спускаются по Танаису (Дону), реке славян, проходят через Каммидж, столицу Хазар (Итиль), и властитель страны взимает с них десятину; и оттуда они спускаются на судах по морю Джурджана (Каспийскому) и выходят на берег, где им любо. Иногда они привозят свой товар на верблюдах из города Джурджана в Багдад»[129]. Здесь идет речь о торговом движении, захватившем уже большие пространства Восточной Европы; оно направлено не только в Грецию, но и в Азию, подчинено твердо установленным нормам и началось, очевидно, гораздо раньше того времени, когда о нем рассказал арабский писатель. Сила торговой предприимчивости русов направлялась не только на юг и восток, но и на запад. В германском Раффелынтеттенском таможенном уставе есть такое постановление: «что же касается славян, которые приходят из ругов», т. е., по мнению Васильевского, из Руси, «или из богемов ради торговли, то они могут торговать везде после дунайского берега, а также в Рётеле и Ридмарке, но обязаны платить пошлину»[130]. Русские купцы шли через Польшу и Прагу и привозили с собою воск, лошадей и рабов[131]. Все это происходило до прибытия в Киев Олега.

Иноземцы знали Русь прежде всего потому, что она вела с ними торговлю. Но этот смелый и подвижной народ устраивал и воинские набеги на чужие страны, укрепляя ими свои торговые связи и добытые права. В первой четверти IX века русь явилась в Сурож (Судак). «По смерти же святого (Стефана Сурожского, умершего в конце VIII века) мало лет миноу, прииде рать велика роуаская из Новагорода князь Бравлин силен зело, плени от Корсуни и до Керча с многою силою прииде к Соурожу»...[132] Степенная книга царского родословия (XVI в.) уж знала и учитывала это известие: «Иже и прежде Рюрикова пришествия в Словенскую землю, не худа бяше держава словенскаго языка воинствоваху бо и тогда на многия страны и на Селунский град, и на Херсон и на прочих тамо якоже свидетельствует нечто мало от части в чудесех великомученика Димитрия и святаго архиепископа Стефана Сурожскаго»[133]. Несколько позднее сурожского нападения, в первой половине IX века, случился набег русов на Амастриду[134] (Малая Азия) и, наконец, в 860 году победный поход руси на Константинополь. Русы пришли в столицу империи на 200 ладьях, человек по 50 в каждой, застали греков врасплох, ворвались в предместья, разграбили их и ушли только тогда, когда нашли это нужным[135].

На основании всех этих сведений бытие русского народа до Рюрика оказывается прочно установленным. Норманисты сознавали, что такой факт разрушает их теорию, и не пожалели усилий для того, чтобы поколебать его достоверность. Так, Куник доказывал, что и в сурожском, и в амастридском сказаниях имеется в виду поход Аскольда и Дира, т. е. поход 860 года; вывод этот оказался, однако, не совсем убедительным даже для него самого, и он отказался от своего предположения в пользу другого, а именно, что Бравлин - князь Владимир, и нападение на Сурож - не что иное, как поход Владимира на Корсунь в 988 году[136]; эта догадка была признана неудачной даже норманистами. Но, по существу дела, такие произвольные толкования событий не были нужны для поддержки норманской гипотезы. Помощь явилась с другой стороны: так как хронологические указания летописи оказались неточными, то и время прибытия «варягов-руси» не могло быть точно определено; не исключена была возможность того, что они появились на нашей земле до 862-го года.

Исходя из этого соображения, норманисты сочли возможным утверждать, что варяги-норманны жили на нашей равнине уже в начале IX века и тогда же основали колонию в Крыму[137]; русь IX века не что иное, как эти норманны.

Однако если ошибки летописца в установлении времен и допустили как будто возможность поселить норманнов на юге нашей страны в самом начале IX века, то для такого недоброго дела явилось и препятствие, обусловленное точными сведениями о месте и времени пребывания Руси на нашей равнине.

Имя Руси крепко связано с Югом. Это установлено не только свидетельством греческих источников; о том же говорит и русская летопись. Правда, южное местонахождение русов плохо согласуется с начальным известием «Повести временных лет» о том, что Русская земля получила свое имя от призванных Новгородом «варягов-руси». Но, пренебрегая этим утверждением, сам летописец не раз сообщает в последующем рассказе, что князья и варяжские воины называются русью лишь в Киеве: «В лето 6389. Поиде Олег (из Новгорода) поим воя многи, варягы, чудь, словени, мерю, весь, кривичи»[138], и дальше, по прибытю в Киев, «рече Олег: се буди мати градам руським. Быша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью». «Любопытно, - пишет Соловьев, - что по смыслу этого известия варяги и славяне прозываются русью только по утверждении в Киеве»[139]. Это противопоказание летописи было оценено во всем его значении Гедеоновым: «мы благодарны Нестору за его противоречия; забыв с первых строк летописи о своей системе происхождения Руси, он приводит факты в их настоящем историческом виде; словенами зовет исключительно северные, русью - южные племена; о небывалой варяжской руси нет более и помину»[140].