Изгнание Изяслава - [3]

Меряет князь тяжелыми шагами светлицу, то подходит к карте, то отходит, обозревая ее издали, думает…

– Дозволь к тебе, княже, – слышится из-за двери.

– Входи, воеводо, – отвечает Ярославич, задергивает карту пологом, набрасывает на плечи плащ-корзно из греческого пурпура, обшитый золотым галуном и кружевом, и садится в удобное кресло с подлокотниками и подушками.

В светлицу поспешно вошел грузный воевода Коснячко. За ним трусцой вбежал купец и плюхнулся в ноги князю.

– Заступись, господине, за своих слуг, – запричитал он. – Разор терпим от Всеслава. Его воины нападают на лодьи[10] и убивают людей. Заступись, господине. Прикрой своей милостью!

На кротком продолговатом лице князя гневно сдвинулись густые брови.

– Купецкий сын правду сказывает, – поспешил вступиться Коснячко.

– Полоцкие воины дорогу к Новгороду пресекли, – продолжал плакаться купец.

Изяслав вскочил, выпрямился во весь немалый рост, так что полы плаща взлетели красными крыльями. Сверкнули темно-серые глаза. Полные губы то сжимались, то приоткрывались, будто он не решался высказать княжью волю. А решение было не из легких. Не однажды вставал скорый на брань Всеслав, правнук Рогнеды, на великом водном пути "из варяг в греки" и нападал на суда. Он считал свой род обиженным. Ведь его дед, а не Ярослав Мудрый был старшим сыном князя Владимира и по закону должен был наследовать престол в Киеве. Доносили Изяславу Ярославичу о происках Всеслава, предостерегали. Да и то сказать:особливо опасен Всеслав, "в кровавой сорочке рожденный", в смутное время. Так и ждет, чтобы ослаб киевский князь или отвлекся. Не уговорить его, не образумить по-доброму. Остается – на меч взять. Но Изяслав помнил завет отца, Ярослава, не начинать распри. Выход пока один:сдерживать гордость и гнев, не дать им расплескаться. А это очень тяжко, если сила есть, если полки ждут твоего слова, чтобы расправиться с безумцем, если жалобы на него идут со всех сторон.

Но киевский князь должен помнить и о других, более грозных врагах, должен подавить свою гордость. А не то – ослабнет его земля, станут топтать ее половецкие кони…

– Ступай! – указал купцу на дверь.

Купец, кланяясь, покинул светлицу. Князь снова опустился в кресло, исподлобья глянул на воеводу, и тот поспешно заговорил:

– Доколе молчать будем? Терпение кончается.

– А что делать? – тихо спросил князь.

– Идти на Всеслава, – твердо ответил Коснячко.

– Нет! Всеслав – мой племянник. Разве не ведаешь:война – что искра в угольях. Плесни водой – погаснет, брось ветвь – вспыхнет, и не потушишь.

– А где взять воды? Или отдашь свой стол в Киеве?

Изяслав ничего не отвечал. Да и что он мог сказать?

Его дед, Владимир Святой, Владимир Красное Солнышко, раздвинул пределы княжества, размахнулся широко… Союзничал и соперничал с Византией, перенимал ее веру, дал отпор ее царям. Он сбросил разных и многих идолов на Руси и провозгласил единого Господа. И как един Бог на небе, так и Владимир стал наимогутнейшим князем на Руси. Неумолимой рукой он посадил в уделы вместо строптивых князьков своих сыновей и бояр.

Отец Изяслава, Ярослав Мудрый, еще больше расширил и укрепил державу, дал ей единый закон – "Русскую правду".

Под защитой его меча расцветали города, шла бойкая торговля на великих голубых дорогах-реках.

Но пока города были слабы, они нуждались в защите, в помощи Киева, и покорно платили ему дань. Когда же выросли, захотели самостоятельности…

А у границ Руси затаилась огромная, как море, степь. И в ней появились новые враги – неисчислимые половцы. Степь непонятная, с иным укладом, иными законами, в вечном непостоянстве своих кочевий. Труднопобедимая из-за множества диких воинов, могучая неуловимой быстротой передвижения, выносливостью всадников и коней.

Эта степь изготовилась для прыжка. Единственное спасение от нее хранить единство.

Воевода уловил настроение князя. Поспешил сказать:

– А и то да будет тебе известно, княже. Убийцы подосланы Всеславом. Ему нужна твоя голова.

– Нет… – почти простонал Ярославич.

– Дознано доподлинно. Тайно он посылает своих слуг в Киев. Головники, что убить тебя хотели на охоте, – его люди…

И привиделось Изяславу горе лютое. Нет его. Осиротел народ. Смерды бродят неприкаянными, церкви пусты. Святослав и Всеволод идут отомстить за брата. Война.

А здесь, в Ярославовом терему, в этом вот золоченом кресле сидит Всеслав Брячиславич, и властвует, и роскошествует, и ублажает телеса свои.

Это видение было самым горьким для князя. Он подошел к Коснячко, выкрикнул:

– Что умыслил, воеводо?

А воевода глаза отвел, молвил уклончиво:

– С Всеславом бороться – силу иметь надо, войско наготове держать. А где взять полки? На усмирение касогов придется немалую дружину посылать. Святослав своих воинов не дает, говорит – Глеб и сам управится. Глебу в Тмутаракани не удержаться. Гляди, еще данники наши лютыми врагами станут, опустошителями. А если с Византией в тайный союз вступят, и вовсе худо будет…

И снова вспомнил князь Ростислава – такой, только такой правитель нужен на границе.

Коснячко словно бы подслушал эти мысли. Проговорил:

– Ростислав убоялся не Святослава, а твоего гнева. Если бы ты, великий, послал свое благословение отважному, он бы вернулся в Тмутаракань.