Изгнание из рая - [74]

— Сами и прибыли? — изобразил любопытство Гриша.

— Сам.

— А брата у вас нет?

— Брата? Нет.

— И никогда не было?

— Не было.

— Странно, — сказал Гриша. А сам подумал: ну неужели люди избрали его только для того, чтобы он сидел, а ему на голову падали если не Пшони, то Шпини? И почему он должен их терпеть? Разве лишь потому, что государство у нас большое, людей много, автобусы ходят исправно, свобода перемещений и передвижений торжествует и этой свободой щедро пользуются всякие бездельники, проходимцы, обманщики и просто негодяи? Откуда взялся на его бедную голову этот Шпинь? Приехал автобусом. Сегодня автобусом можно проехать от Бреста до Владивостока. Рейсы такие регулярные, что при пересадках даже времени не надо терять. Садись и поезжай. Садись и поезжай. Неважно, какой ты — такой нахально-агрессивный, как Пшонь, или скользко-вазелиновый, как Шпинь, — можешь сидеть и ехать.

Гриша встал, подошел к окну, поманил Шпиня пальцем. Тот вскочил с дивана, заинтересованно приблизился.

— Вы видите клумбу? — спросил Гриша.

— Хотите объяснить, кто ее устроил?

— Не то. Тут второй этаж, но не высоко. Клумба как раз под окном. Высокая и мягкая. Окно открывается очень просто. Гляньте: раз — и уже! Объяснять дальше?

— Вы хотите иметь балкон над клумбой? Это я вам организую не сходя с места!

— Опять не то. Я хочу вам сказать, что если бы не моя должность, то вы бы у меня полетели из этого окна прямо на клумбу! Как там вы говорили? Промелькнул — и нет его? К сожалению, выбросить я вас не могу, так что имеете возможность выйти отсюда своим ходом. Автобус — через час. Счастливого пути!

Шпинь еще не верил.

— Вы, наверное, шутите? Сейчас вся молодежь такая пошла. Весельчаки, насмешники.

Гриша подошел к двери, открыл ее, позвал дядьку Обелиска:

— Товарищ Надутый, проводите, пожалуйста, товарища Шпиня до автобуса и проследите, чтобы он не заблудился!

Шпинь собирал свои бумаги, запихивал в портфель, оглядываясь не столько напуганно, сколько удивленно.

— Куда я попал! С таким опытом и попасть к такому некультурному руководителю! Ай-яй-яй! Объяснить вам, кто вы такой?

— Не надо. Знаю и сам.

Дядька Обелиск смотрел на Шпиня и не мог прийти в себя:

— Это кто ж он такой?

— Шпинь, — засмеялся Гриша.

— И тоже окаянствует и дурачествует, как наш Пшонь?

— Точно.

— Так, может, это нашего Пшоня переименовали? — потер ногу о ногу дядька Обелиск.

— Может, и переименовали, — выпроваживая Шпиня за дверь, согласился Гриша.

— Хулиганствуете! — со злостью помахал портфелем Шпинь. — А кто культуру будет развивать?

— Разовьем, разовьем! — успокоил его Гриша. — Не ваши заботы. Нам теперь главное — отбиться от этой шпиньопшонии, которая наползает на Веселоярск как стихийное бедствие!

Дядька Обелиск, осторожненько подталкивая Шпиня к лестнице, бормотал себе под нос: «Шпиньопшо… Шпиньопшон… тьфу!»

Гриша не знал, плакать ему или смеяться. Один француз написал книгу «Философия смеха и плача», в которой говорится, что в момент смеха высвобождается избыток нервной энергии. Если бы Гриша знал об этом избытке, он мог бы попробовать применить его при копании свеклы, в кормопроизводстве или, по крайней мере, во взаимоотношениях с Дашунькой. Но, не владея иностранными языками, он не мог читать всего написанного о смехе и слезах, единственное, что мог, это махнуть рукой вслед Шпиню и добродушно промолвить:

— Вот гадство!

После этого позвонил Зиньке Федоровне, чтобы узнать, как идет уборка кукурузы, но Зинька Федоровна сказала, что сегодня с утра она занимается не кукурузой, а колесом на столбе.

— Колесом на столбе? — удивился Гриша.

— А ты такой святой да божий, что и не знаешь ничего! Разве это не ты втащил старое колесо «Беларуси» на бетонный столб возле чайной, чтобы там аисты гнездились? Столб стоит, лампы дневного освещения на нем горят, гнездо, украшенное вербовыми веточками, торчит на столбе, аисты там не гнездятся, а у меня комиссия по этому колесу!

Гриша не поверил.

— Не может быть, Зинька Федоровна!

— А ты прискачи, посмотри да послушай!

— И что же они говорят?

— Что, что? Шьют мне разбазаривание сельхозтехники.

— Но ведь это колесо выбраковано!

— Попробуй докажи. Колесо вверху, а комиссия внизу.

— Зинька Федоровна, — крикнул в трубку Гриша. — Я сейчас прибуду и рассею все сомнения и подозрения!

— Рассей, рассей, — похмыкала многомудрая Зинька Федоровна.

Гриша направился к Ганне Афанасьевне предупредить, где его можно найти в случае необходимости, но тут возник дядька Обелиск, запыхавшийся и очумевший, молча раскинул руки, потом показал вниз.

— Проводили? — спросил Гриша.

— Этого вытолкал, а уже новые нагрянули и требуют вас.

— Кто? Где?

— Не говорят кто, а бегают по двору перед сельсоветом и требуют!

— Сколько их?

— Двое.

— Хотя бы откуда они?

— Наверное, издалека, потому что запыхавшиеся и потные.

«Ну, гадство! — подумал Гриша. — Когда же закончится эта шпиньопшония?»

Он шел за дядькой Обелиском как вол под обух. Казалось, все уже видел за эти несколько месяцев, всего испытал, но такого…

Вокруг клумбы, лелеемой Ганной Афанасьевной, бегали двое лысых мужчин в спортивных костюмах (как у Пшоня, как у Пшоня!), выпячивая грудь, сгибая калачиками руки, раздувая ноздри, разметывая веселоярскую гальку новенькими импортными кроссовками, которые веселоярцам еще и не снились.