Избранные труды по языкознанию - [23]

Существует также опасность неправильной оценки разных состояний человеческого общества. Цивилизации и культуре часто приписывают то, что никак не может быть их порождением, но производится силой, которой они сами обязаны своим существованием. Очень распространено представление, что своими достоинствами и своим развитием языки обязаны цивилизации и культуре, как если бы дело шло только о различии языков высокоразвитых и малоразвитых народов. Но если справиться у истории, то подобная власть цивилизации и культуры над языком никоим образом не подтвердится. Ява несомненно получила от Индии более высокую цивилизацию и культуру, причем то и другое в значительной степени, однако туземный язык не изменил от этого свою менее совершенную форму, мало отвечающую потребностям мысли; наоборот, он лишил несравненно более благородный санскрит его формы, навязав ему свою. Да и сама Индия, какою бы ранней и независимой от чуждых влияний ни была ее цивилизация, обязана своим языком не этой последней — жизненное начало индийского языка, коренящееся в самом верном языковом чувстве, как и сама индийская цивилизация, проистекает из гениальной духовной направленности народа. Неслучайно язык и цивилизация вовсе не всегда находятся в одинаковом соотношении друг с другом. Перу, какую бы ветвь его учреждений при инках ни рассматривать, было, пожалуй, самой цивилизованной страной в Америке; но ни один знаток языков никогда не станет приписывать общеперуанскому языку, который перуанцы пытались распространить путем войн и покорения земель, такого же преимущества перед другими языками новой части света. По моему убеждению, этот язык заметно уступает многим, и прежде всего мексиканскому. С другой стороны, так называемые примитивные и некультурные языки могут иметь в своем устройстве выдающиеся достоинства, и действительно имеют их, и не будет ничего удивительного, если окажется, что они превосходят в этом отношении языки более культурных народов. Краткое сравнение бирманского, в который пали бесспорно внес струю индийской культуры, с языком де- лаварских индейцев, не говоря уже о мексиканском, способно изгнать всякие сомнения в превосходстве двух последних.

Вопрос достаточно важен, чтобы разобрать его подробнее, исходя из его внутренних оснований. В той мере, в какой цивилизация и культура приносят извне или развертывают из глубин народной жизни прежде неизвестные понятия, мнение о зависимости языка от культуры безусловно верно.

Потребность в понятии и обусловленное этим стремление к его уяснению должны предшествовать слову, которое есть выражение полной ясности понятия. Но если исходить только из этого взгляда и различия и преимущества отдельных языков искать только на этом пути, то можно впасть в роковую ошибку и не постичь истинной сущности языка. Неправильна и сама по себе попытка определять круг понятий данного народа в данный период его истории, исходя из его словаря. Не говоря уже о неполноте и случайности состава тех словарей неевропейских народов, которыми мы располагаем, мы обнаруживаем, что большое количество понятий, особенно нематериального характера, которые обычно охотно принимаются в расчет при подобны^ сопоставлениях, может выражаться посредством необычных, а потому не замечаемых нами метафор или же описательно. Но, кроме того, — и это более решающее обстоятельство — в кругу понятий в языке каждого, даже нецивилизованного, народа наличествует некая совокупность идей, соответствующая безграничным возможностям способности человека к развитию и отсюда без всякой помощи извне можно черпать все, в чем испытывает потребность человек, то есть любые понятия, которые входят в объем человеческой мысли. В'связи с этим нельзя называть чуждым для языка то, что хотя бы в начальном состоянии обнаруживается в его недрах. Фактическим подтверждением этого служат языки неразвитых народов, которые, подобно филиппинским и американским языкам, уже давно обрабатываются миссионерами. В них без использования чужих выражений находят обозначение даже чрезвычайно абстрактные понятия. Было бы, впрочем, интересно выяснить, как понимают сами местные жители эти слова. Поскольку эти слова образованы из элементов их же языка, то они обязательно должны быть связаны между собой какой-то смысловой общностью.

Но главная ошибка тех, кто придерживается высказанной точки зрения, заключается в том, что они представляют себе "язык в виде некоей области, пространства которой постепенно расширяются как бы путем своеобразных, чисто внешних завоеваний; тем самым упускаются из виду подлинная природа языка и его существенные особенности. Дело вовсе не в том, какое количество понятий обозначает язык своими словами. Это происходит само собой, если только язык следует тем путем, какой определила для него природа, и не с этой стороны о нем надо прежде всего судить. Главное воздействие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мышлении творящей силой; эта деятельность имманентна и конструктивна для языка.

Помогает ли язык прояснению и правильному упорядочению понятий или нагромождает трудности на этом пути? В какой мере он сохраняете представлениях, почерпнутых из наблюдений, присущую им чувственную образность? Насколько гармонично и умиротворяюще, насколько энергически и возвышающе благозвучие его тонов воздействует на чувство и мысль? Способность этими и многими другими способами придать особое расположение всему строю мысли и чувств составляет подлинное достоинство языка и определяет его влияние на духовное развитие. А эта способность в свою очередь опирается на всю совокупность исконно заложенных в языке начал, на органичность его строя, на развитость его индивидуальной формы. Поздние плоды цивилизации и культуры тоже не проходят для языка бесследно: привлекаемый для выражения обогатившихся и облагороженных идей, он обретает отчетливость и точность выражений, образность высветляется работой воображения, поднявшегося на более высокую ступень, а благозвучие выигрывает от разборчивости и придирчивых требований утонченного слуха. Но все эти успехи языка на высоких ступенях его развития возможны только внутри границ, очерченных изначально присущими ему задатками. Народ может и несовершенный язык сделать инструментом порождения таких идей, к каким первоначально не было никаких исходных импульсов, но народ не в силах устранить когда-то глубоко укоренившихся в языке внутренних ограничений. Здесь и самое высокое просвещение не дает плодов. Даже все то, что привносят извне последующие эпохи, исконный язык приспосабливает к себе и модифицирует по собственным законам.