Избранные стихотворения - [5]

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество светов;

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков:

Для общей славы божества

Там равна сила естества.

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

О вы, которых быстрый зрак

Пронзает в книгу вечных прав,

Которым малый вещи знак

Являет естества устав,

00Вам путь известен всех планет, -

Скажите, что нас так мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар

Среди зимы рождал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верьхи горят;

Иль в море дуть престал зефир,

И гладки волны бьют в эфир.

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

Скажите ж, коль велик творец?

1743

"Я ЗНАК БЕССМЕРТИЯ СЕБЕ ВОЗДВИГНУЛ"

****

Устами движет бог; я с ним начну вещать.

Я тайности свои и небеса отверзу,

Свидения ума священного открою.

Я дело стану петь, несведомое прежним!

Ходить превыше звезд влечет меня охота,

И облаком нестись, презрев земную низкость.

1747

***

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный Аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни едка древность.

Не вовсе я умру; но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе,

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатной род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи эольски

И перьвому звенеть Алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, муза,

И увенчай главу дельфийским лавром.

1747

***

Ночною темнотою

Покрылись небеса,

Все люди для покою

Сомкнули уж глаза.

Внезапно постучался

У двери Купидон,

Приятной перервался

В начале самом сон.

"Кто так стучится смело?" -

Со гневом я вскричал.

"Согрей обмерзло тело, -

Сквозь дверь он отвечал. -

Чего ты устрашился?

Я мальчик, чуть дышу,

Я ночью заблудился,

Обмок и весь дрожу".

Тогда мне жалко стало,

Я свечку засветил,

Не медливши нимало

К себе его пустил.

Увидел, что крилами

Он машет за спиной,

Колчан набит стрелами,

Лук стянут тетивой.

Жалея о несчастье,

Огонь я разложил

И при таком ненастье

К камину посадил.

Я теплыми руками

Холодны руки мял,

Я крылья и с кудрями

Досуха выжимал.

Он чуть лишь ободрился,

"Каков-то, - молвил, - лук,

В дожже, чать, повредился".

И с словом стрёлил вдруг.

Тут грудь мою пронзила

Преострая стрела

И сильно уязвила,

Как злобная пчела.

Он громко засмеялся

И тотчас заплясал.

"Чего ты испугался? -

С насмешкою сказал. -

Мой лук еще годится,

И цел и с тетивой:

Ты будешь век крушиться

Отнынь, хозяин мой".

1747

***

Лишь только дн_е_вной шум замолк,

Надел пастушье платье волк

И взял пастушей посох в лапу,

Привесил к поясу рожок,

На уши вздел широку шляпу

И крался тихо сквозь лесок

На ужин для добычи к стаду.

Увидев там, что Жучко спит,

Обняв пастушку, Фирс храпит,

И овцы все лежали сряду,

Он мог из них любую взять;

Но, не довольствуясь убором,

Хотел прикрасить разговором

И именем овец назвать.

Однако чуть лишь пасть разинул,

Раздался в роще волчей вой.

Пастух свой сладкой сон покинул,

И Жучко с ним бросился в бой;

Один дубиной гостя встретил,

Другой за горло ухватил;

Тут поздно бедной волк приметил,

Что чересчур перемудрил,

В полах и в рукавах связался

И волчьим голосом сказался.

Но Фирс недолго размышлял,

Убор с него и кожу снял.

Я притчу всю коротким толком

Могу вам, господа, сказать:

Кто в свете сем родился волком,

Тому лисицой не бывать.

1747

ПИСЬМО

к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову

Прекрасны летни дни, сияя на исходе,

Богатство с красотой обильно сыплют в мир;

Надежда радостью кончается в народе;

Натура смертным всем открыла общий пир.

Созрелые плоды древа отягощают

И кажут солнечным румянец свой лучам!

И руку жадную пригожством привлекают;

Что снят своей рукой, тот слаще плод устам.

Сие довольствие и красота всеместна

Не токмо жителям обильнейших полей

Полезной роскошью является прелестна,

Богинь влечет она приятностью своей.

Чертоги светлые, блистание металлов

Оставив, на поля спешит Елисавет;

Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,

Туда, где ей Цейлон и в севере цветет*,

Где хитрость мастерства, преодолев природу,

Осенним дням дает весны прекрасной вид

И принуждает вверьх скакать высоко воду,

Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит.

Толь многи радости, толь разные утехи

Не могут от тебя Парнасских гор закрыть.

Тебе приятны коль российских муз успехи,

То можно из твоей любви к ним заключить.

Ты, будучи в местах, где нежность обитает,

Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды,

Воспомяни, что мой покоя дух не знает,

Воспомяни мое раченье и труды.

Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;

Отрада вся, когда о лете я пишу;

О лете я пишу, а им не наслаждаюсь

И радости в одном мечтании ищу.

Однако лето мне с весною возвратится,

Я оных красотой и в зиму наслаждусь,

Когда мой дух твоим приятством ободрится,

Которое взнести я на Парнас потщусь.