Избранные стихотворения - [2]
Шрифт
Интервал
В урочный час кровавые ножи;
С тех пор, окаменелый, ледяной,
Самоубийца бродит под луной;
С тех пор, презрев девическую кровь,
Они воспели черную любовь…
— И даже ты, святой среди святош,
Не знаешь сам, как ты на них похож!
«Числа», 1931. № 5
«Сильнее жизни? Горя нет такого…»
Сильнее жизни? Горя нет такого,
Зачем же плакать жалкими слезами!
— Все выше, выше, млечными стезями
Из глубины туманного, земного…
Все тише, тише, вечным приближеньем
Как хорошо забыть о человеке…
— О, где теперь беспомощным движеньем
Вы креститесь, мои закрывши веки?
«И то не нужно, и другое…»
И то не нужно, и другое…
И ты уходишь понемногу,
Ты думаешь быть ближе к Богу
В ночи блаженного покоя.
Уже ты ближе к средоточью
Сфер, исчезающих в эфире,
Ты дышишь музыкой и ночью,
Почти забыв о нашем мире.
Да. Но и мы тебя забудем
И равнодушно спросим имя,
Когда ты возвратишься к людям,
Чтоб умереть, хотя бы с ними.
«Для жизни, которая камнем лежит…»
Для жизни, которая камнем лежит,
Но больше для той, о которой молили:
Для счастья, которое долго томит,
Для горя, которое скоро забыли,
Для дальних, кого мы могли бы любить,
Могли бы любить и любить не сумели,
Для легкости в этом бессмысленном теле,
Мне кажется, стоило, все — таки, жить.
«Числа», 1933. № 7-8
«В недостойных руках эти теплые, детские руки…»
В недостойных руках эти теплые, детские руки,
Беспокойный костер вкруг высокого, ясного лба…
Да, теперь навсегда. И не будет разлуки в разлуке,
Даже странно подумать, что это все та же судьба.
Вдруг судьба непохожа на долгие, зимние ночи,
Вдруг судьба непохожа на вздох у немого окна…
— Неужели бывает, что жизни любовь не короче? —
Посмотри, кем над морем июльским луна зажжена?
Кем — любовь? Посмотри, это данное Богом вначале
Для обмена на жизненный опыт, на опыт печали.
«При луне, для перемены…»
При луне, для перемены,
Превратилась пена в ртуть…
На песок, у самой пены,
Хочешь, сядем отдохнуть?
Все равно напрасен ропот,
Разве не было весны?
Жадной жизни жалкий опять,
Пустота без глубины.
Но не плачь. Для всей печали
Мир достаточно высок,
Только в дырочки сандалий
Набивается песок,
И не зная праздной боли,
Пригоняя с моря хлам,
Ветер горьким слоем соли
Покрывает губы нам.
«Это были весенних дождей одичалый струи…»
Это были весенних дождей одичалый струи,
Это были мгновенных ночей без примет чудеса,
Это были слова без значенья, почти поцелуи,
Или слезы в глазах, как на райской сирени роса.
Это все оттого, что ты в сердце хранишь откровенье,
Я не знаю о чем, да и знать не хочу до конца…
Я молиться учусь, становясь по ночам на колени, —
Монастырское счастье! Сиянье чужого лица!
И делясь о тебе с каждым камнем и с каждым прохожим,
Называю последним и лучшим созданием Божьим.
«Современные записки» Кн. LVI, 1934
«Все как надо. Вещая прохлада…»
Все как надо. Вещая прохлада,
Скудный блеск прощального луча.
По холмам домой плетется стадо,
Бубенцами сонными бренча.
Все бедней олива серебрится
В сизой мгле над рыжею землей —
Этот день, покорный и простой,
Больше никогда не возвратится.
«Смерть на дудочке играет…»
Смерть на дудочке играет,
Ветер песенку поет.
Белый парус выплывает,
Тихо к берегу плывет.
Море солнце поглотило,
День сгорел, но мир глубок.
Стадо сонное застыло,
— Дорогая, дорогая,
Если нет на свете рая
В страхе, в нежности, в стыде,
Значит, рая нет нигде…
Ветер с моря прилетает,
Прилетает, улетает.
Всходит белая звезда.
Смерть приходит навсегда.
«День сгорел. Еще на небе пламя…»
День сгорел. Еще на небе пламя,
Но уже гора укрылась в тень.
И кружит внизу над камышами
Темный ветер, провожая день.
День и ночь смешались поневоле…
Посмотри с горы, как мирглубок.
Черной змейкой вьется поезд в поле,
И вдали мелькает огонек.
Все, что там значительным казалось,
Так шумело, плакало, влекло,
Словно вдруг от жизни оторвалось,
И от сердца, словно, отлегло.
Темный ветер, теплый запах с поля…
— Знал ли ты, печальный странник мой,
Знал ли ты, что радость глубже боли,
Что тропинка каждая — домой?
«Русские Записки», 1937, № 1
«Звездным блеском тайно полный…»
Звездным блеском тайно полный
Поздний день вздыхает: жаль…
И, сквозь розовые волны,
Парус уплывает вдаль.
Вот рыбак, на борт не взятый,
Возвращается домой,
От заката он богатый,
Ходить в куртке золотой.
— «Здравствуй, радость! Сладко в доме
На горе, над прозой дней,
Ничему не верить, кроме
Так любовь его мечтает
С тайным страхом иногда.
Гаснет море. Небо тает.
Белый парус пропадает.
Всходит белая звезда.
День уходит навсегда
«На скале, возле самого моря, простивши друг другу…»
На скале, возле самого моря, простивши друг другу…
Это было в раю. Нет, не так, — это было потом,
Под высокой сосною, слегка наклоненною к югу,
И в тяжелом от нежности воздухе, дивно-пустом.
Между тем, не спеша, рыбаки уплывали куда-то,
Распустив, словно мятые крылья, свои паруса,
И колючей стеною вокруг золотого заката
На горе остывали, сгоревшие раньше, леса.
Этой нежности тяжкой не знать бы нам вечно причины!
Почему мне так больно? — Послушай, вернемся домой.
День был только что розовый, вот он уже голубиный,
И о нашу скалу разбивается глухо прибой.
«Что время? Страх, надежда, скука…»
Что время? Страх, надежда, скука,
И умирает человек.
И даже краткая разлука
Всегда — навек.
Вот почему мне было больно,