Избранные стихотворения и проза - [19]

И остаться там до конца моих дней, и жить, и работать там,

Солёный и мокрый запах, берег, солёные травы в низкой

воде отлива,

Труд рыбаков, труд ловца угрей и собирателя устриц;

Я прихожу с лопатой и граблями для ракушек, со мною моя

острогá для угрей,

Что? Уже отлив? Я иду по песчаной отмели и подхожу к

собирателям устриц;

Я смеюсь и работаю с ними, как молодой озорник;

А зимою я беру мою вершу, я беру мою острогу

и шагаю по льду залива, и при мне мой

топорик, чтобы прорубать дыры во льду.

Посмотрите на меня, как тепло я одет; я иду с

удовольствием и к вечеру возвращаюсь

домой.

И со мною ватага товарищей, они молодцы,

И подростки, и взрослые, им любо работать со мною

и водиться со мною — больше, чем с другими

людьми;

Днём они работают со мною, а ночью они спят подле меня.

А в жаркую пору, в лодке, поднимать корзины

для ловли омаров, загружённые тяжелыми камнями

(мне известны все поплавки),

Как сладко майское утро, перед самым рассветом, когда я

плыву к поплавкам

И дёргаю бечеву вбок, и вынимаю корзины, и

тёмнозелёные раки отчаянно угрожают клешнями,

когда я беру их оттуда и сую в их клешни

деревяжки,

И объезжаю одно за другим все места, а потом гребу

обратно, к берегу,

И там кидаю их в кипящую воду, в котёл, и они кипят,

покуда не станут багровыми.

А в другой раз ловить скумбрию.

Сумасшедшая, жадная, так и хватает крючок

у самой поверхности моря, и похоже, что

ею покрыты целые мили воды;

Или ловить губанов в Чизапике[12], я один из загорелой

команды,

Или выслеживать лососей у Поманока[13], я стою, привязанный

к баркасу,

Моя левая нога на шкафуте[14], моя правая рука бросает

кольца тончайшей лесы,

И вокруг меня юркие ялики, они юлят, выплывают

вперёд, их пятьдесят, они в компании

со мной.

О, пробираться в лодке по рекам,

Вниз по Сент-Лоренсу[15], пароходы, великолепные виды,

Парусные суда, Тысяча Островов[16], бревенчатый плот и на

нём плотовщики с очень длинными вёслами,

Малые шалаши на плотах, и струя дыма над ними по вечерам,

когда стряпают ужин.

(О, страшное, грозящее гибелью!

Далёкое от скаредной и набожной жизни!

Неверное! В горячке безумия!

Что со всех сорвалось якорей и понеслось на простор!)

О, работать на рудниках или плавить железо,

Раскалённый поток, плавильня, высокий корявый навес,

широкое тенистое место,

И домна, и кипящая жидкость, что струится, выливаясь

оттуда.

О, пережить сызнова радость солдата!

Чувствовать присутствие храбреца-командира и чувствовать,

что он расположен к тебе!

Видеть его спокойствие — и согреваться в лучах его улыбки,

Итти в бой — слышать, как трубы трубят и стучат барабаны!

Слышать гром артиллерии — видеть, как сверкают на солнце

штыки и мушкеты!

Видеть, как падают люди и умирают без жалоб!

Упиться по-дикарски человеческой кровью, — осатанеть до

конца!

Жадно глядеть на раны и смерти врагов.

О, радости китобоя! Я опять плыву моим старым путём!

Я чувствую бег корабля подо мной, я чувствую, как меня,

словно веером, обвевает атлантический бриз,

Я слышу, как с мачты, с самого верха, кричат:

Вон… гляди, показался!

Я взбегаю на снасти, чтобы посмотреть, куда смотрят

другие, — мы спускаемся вниз, ошалев от восторга,

Я прыгаю в спущенный бот, мы работаем вёслами,

Мы крадемся осторожно к добыче, я вижу огромную глыбу,

она греется на солнце в полусне,

Я вижу, встаёт гарпунщик, я вижу, как вылетает гарпун из

его мускулистой руки,

О, как быстро раненый кит несётся вперёд против ветра

туда, в океан, и тащит меня на буксире,

Снова я вижу его, как он всплыл, чтоб вдохнуть в себя

воздух, мы снова гребём к нему,

Я вижу, как глубоко вонзилось в его тело копьё, как оно

повернулось в ране,

И снова мы отходим назад, он снова ныряет вглубь, жизнь

быстро уходит от него,

И когда он всплывает наверх, он выбрасывает кровавый

фонтан, и плавает кругами, кругами, и каждый

круг становится всё меньше, — я вижу, он умирает,

В центре круга он судорожно прыгает вверх и тихо лежит в

окровавленной пене.

О, моя старость, чистейшая из всех моих радостей!

Мои дети и внуки, мой белые волосы и борода,

Как я безмятежен, широк, величав после продолжительной

жизни.

О, зрелая радость женщины! О, наконец-то я счастлива!

Я многочтимая мать, мне уже девятый десяток,

Как светлы мои мысли — как влекутся ко мне мои близкие!

Какое притяжение таится во мне! Оно ещё сильнее, чем

прежде, какое цветение больше цветения юности!

Какая нисходит на меня красота, излучаемая мною на всех!

О, радости оратора!

Выкатывать громы голоса из-за рёбер, из горла,

Заставляя людей бесноваться, рыдать, ненавидеть

и жаждать, как ты,

Вести за собою Америку — укрощать её великим языком.

О, радость моей души, что поддерживает своё равновесие,

опираясь на себя самое,

Получая своё лучшее Я через материальные вещи, любя их,

наблюдая их свойства и впитывая их в себя.

И всё же, моя душа, словно маятник, возвращается от них

снова ко мне, от зрения, слуха, касания, мышления,

артикуляции, сопоставления, памяти,

Ибо подлинная жизнь моих чувств и плоти превосходит мои

чувства и плоть,

Ибо тело моё — не только материальное тело и глаза мои —

не только материальные глаза,

Ибо сегодня доказано мне, что в конце концов видят мир не

мои материальные глаза,

И не моё материальное тело в конце концов любит, гуляет,