Избранные стихотворения и поэмы разных лет - [11]

ВЕСЫ АВЕЛЯ

Ты отступаешь в тень своей судьбы,

Ты умолкаешь, бедный брат мой Авель.

Слабеет день и гаснет без борьбы.

И дождь идет, по трубам шепелявя.

Ты остаешься в комнате, без сна.

Костер времен еще горит над крышей

И бледная столичная весна

Еще цветет, еще дрожит и дышит.

О, как легки часы любви твоей!

А в ветре был гортанный голос юга.

Он предлагал щемящий сок ветвей,

Лазурь небес, покой и руку друга.

Но жизнь тебе дана не для утех.

И тень весов скользит на небосводе,

Пока, синея, дым твой выше всех

Над утренними трубами восходит.

«Современные записки». 1938. Т. 67

НОЖНИЦЫ ДАЛИЛЫ

С полями — в дружбе, с городом — в родстве,

Ряды домов, асфальт и тощий ясень,

Где ветры тайно шепчутся в листве

О том, что мир — огромен и прекрасен,

О том, что страшно жить так много лет

В одном квартале и в одной квартире,

Где нет ни отблеска, ни отзвука в ответ

На вихрь и свет, давно идущий в мире.

С экватора иль с полюса — Бог весть,

Но легкий гул, как дым плывет над крышей

И говорит — Один ответ лишь есть:

Идти на зов, когда ты зов тот слышишь.

Где волосы твои, Самсон, Самсон!

Полночный ветер веет на могилы.

Ты упоен. Ты спишь и видишь сон:

Лязг ножниц и запястия Далилы.

КОМАНДОР ПРОТЯГИВАЕТ РУКУ

За окном — полночных лип

Вещий шелест и тревога.

Половиц иссохших скрип

Замирает у порога.

Ночь угрюма и пуста,

Дорогая, тухнут свечи.

Тсс… — Закрой рукой уста…

Видишь каменные плечи?

Бледный свет дрожит у лба

И скользит всё выше, выше.

Это звездная судьба

Смотрит в окна через крыши.

Это ропот мертвых душ,

Это стран надзвездных холод,

Это — скука, тьма и глушь,

Это — жажда, это — голод.

Это — памятник тому,

Что в гробу лишь множит муку,

Что теперь идет сквозь тьму

И протягивает руку…

ПОПЫКА ВСПОМИНАНИЯ

Открыв окно и сердце в ночь,

Все двери распахнувши настежь,

Я так хотел помочь —

Войти под кровлю от ненастья,

Из раковин, где голос бурь

Гудит таинственно над ухом

И шепчет мне — глаза зажмурь,

Живи лишь памятью и слухом…

Ты слышишь? — Сердце без конца

Стучит немую телеграмму

И видит бледный нимб лица,

Стеклом оттиснутый за раму,

За расставанье, за черту

Извне веденную годами.

«е память вспомнит — но не ту,

Что в снах беседовала с нами…

А теплый ветер на висках

Шуршит ночным хрустящим шелком

И скажет — шах, давая мат,

И ничего не вспомнит толком…

НОЧНОЙ ПОЛЕТ

Ночью глухо гудела высь.

— Любовь моя, счастье, проснись, проснись!

Ты слышишь? Из окон, сквозь пол, со стен

Льется и крушится голос сирен.

Голос, как в ветре согнутая ветвь,

Голос, пронзительнее, чем смерть,

Без сожалений и без пощад,

Голос, из рая зовущий в ад.

— Любовь моя, счастье, бежим, бежим,

Через огонь и через дым,

Через всю муку двух тысяч лет,

Безмолвно глядящих за нами вслед.

Из этого мира, где тяжкий гром

Падает смертью в наш тихий дом.

Любовь моя, верь мне — смерти нет.

Это лишь только — мерцающий свет.

Медленным звуком колеблемый слух.

Смерть — это наш раздвоенный дух.

1944

ВСТРЕЧА

Бензином пахла мостовая

И за решеткой гаснул сад.

Весенний вечер, остывая,

Был весь от солнца полосат.

То свет, то мрак. Лучи и тени.

Их было жаль топтать ногой.

Они, как пестрые ступени,

Вели из мира в мир другой,

Такой зеркально-непохожий,

Сквозной и зыбкий, как весы,

Где ты, бродя, быть может, тоже

Украдкой смотришь на часы,

Такой же странно-человечий

В потоках света и тепла.

И ждешь сто лет той самой встречи,

Что здесь быть встречей не могла.

МРАЧНЫЙ БЕРЕГ

Многое в жизни видали мы,

И все-таки может присниться:

Море, солнце, пальмы

И нежное небо Ниццы.

На набережной гром карнавала.

Музыки скрежет и визги.

Плеск набежавшего вала,

Его изумрудные брызги.

Прожили мы в жизни много.

И все-таки жалко отчасти,

Что всё было сумрачно, строго

И вовсе не было счастья.

Что долг обернулся изменой

И вера изверилась вскоре.

И только прекрасной, нетленной

Осталась торжественность моря.

ГОЛЫЙ ГОСТЬ

Ночь — всех призраков пора,

С грустью в сердце вспомнишь это.

Ходит в гости до утра

Призрак вечности к поэту.

Обезглавленный, босой,

Робеспьер или Людовик,

Он размахивал косой,

Уж заржавленной от крови.

И садился на кровать,

И дышал темно и глухо.

Ах, как трудно умирать! —

Наклонясь, шептал мне в ухо.

Ах, как трудно из тюрьмы,

Где решетки, цепи, звенья,

Выйти к свету, как из тьмы,

Не зажмурясь на мгновенье.

На мгновенье ослеплен,

На мгновенье полон страха —

Это сон или не сон:

Это люди, это плаха…

И потонет в ночь и мглу

След, оставленный любовью:

Капли крови на полу,

Капли слез на изголовьи…

ЧАЙКИ

На речке — зыбкий смерч волны,

Метут метелью белой хлопья.

Мы этой сутолкой больны

На сонной пристани в Европе.

Летя, шумит круговорот.

О, сколько крыльев, сосчитай-ка!

Дрожит, шумит, блестит, растет

Их белый круг — летают чайки.

Для сердобольных горожан,

Бросающих кусочки хлеба,

Сквозь желтый утренний туман

Их легкой бурей пахнет небо.

То поднимаясь в высоту,

То вниз скользя с воздушной горки,

Хватают чайки налету

Им в воздух брошенные корки.

Родных морей покинув даль,

Чтобы спастись от непогоды,

Они в реке найдут едва ль

Свой призрак счастья и свободы.

Но ветер грузно и темно

Им машет факелом огромным,

Как будто им, как всем бездомным,

Еще вернуться суждено…

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА («Любовь моя, сестра труда…»)

Любовь моя, сестра труда

И счастья кроткая подруга!

Кто нас с тобой позвал сюда,

Как мы нашли с тобой друг друга?