Избранные речи - [9]

Затем по делу является вполне доказанным, что Махалин из этих векселей лично для себя не извлек никакой пользы. Единственный эпизод, где при продаже векселей Солодовникова упоминается имя Махалина, есть сделка с Башиловым, на которую обвинительный акт указывает как на преступное получение Махалиным денег по подложным векселям. Башилов был спрошен на суде и здесь он объяснил, что, покупая векселя, он был убежден, что продажа их совершается для игуменьи. Махалин утверждает даже, что все его участие в этой сделке ограничилось лишь написанием расписок Башилову по просьбе игуменьи. Как бы то ни было, верить ли показанию Махалина, что он не брал вовсе денег от Башилова, или показанию Башилова, что он передавал игуменье деньги через Махалина, во всяком случае, мы имеем перед собою тот несомненный факт, что вся сумма, полученная с Башилова, поступила к игуменье Митрофании, а у Махалина не осталось ничего. Я говорю о расписках, представленных к делу Башиловым, на которых имеются собственноручные надписи игуменьи Митрофании с приложением печати в том, что всю сумму, за которую проданы были векселя, она, игуменья, от Махалина получила сполна. Никто, конечно, гг. присяжные, не станет делать подлог для того только, чтобы сделать его, никто не совершает подобного преступления из одного удовольствия совершить его. Тот, кто сознательно делает подлог, бесспорно хочет воспользоваться плодами своего преступления. А между тем мы видим, что Махалин по векселям Солодовникова никогда ничего для себя не получал, и это-то отсутствие всякой корыстной цели служит неопровержимым доказательством его невиновности по делу Солодовникова. Смешно даже сказать, что человек, ставящий бланки на векселях на 480 тысяч рублей, участвующий в обманах Медынцевой, по словам обвинения, на десятки тысяч рублей, по собственному его показанию, получает по обоим делам всего 40 рублей от Солодовникова на дорогу, так что если б он, везя 75 тысяч рублей, захотел дозволить себе роскошь проехать в первом классе курьерского поезда из Москвы в Петербург и обратно, то ему пришлось бы приплатить еще за проезд свои деньги. Таковы все доказанные обвинением выгоды, которые Махалин получил для себя от дел Медынцевой и Солодовникова! Что же, спрашивается, привело его на скамью подсудимых? Я полагаю, господа присяжные, что привлечение Махалина к суду объясняется прежде всего свойством настоящего процесса, обусловленного положением и деятельностью лица, стоящего во главе подсудимых по делу игуменьи Митрофании. Подобно тому, как падение какого-либо огромного здания влечет за собой обыкновенно массу мелких обломков, так и падение какой-либо высоко стоящей выдающейся личности увлекает за собою всегда других незначительных лиц, стоявших близ нее. Обширная и разнообразная деятельность не может не затрагивать массы мелких интересов лиц второстепенных, и здесь уже не всегда бывает возможно строго разобрать и отделить деятельность каждого из них. Вот почему эти лица обыкновенно остаются не одними только простыми зрителями падения. Не существует ни одного большого уголовного процесса, где бы не было такого рода подсудимых, которые по большей части выходят из суда оправданными, потому что они и попадают на скамью подсудимых именно благодаря лишь близости к другим лицам, более высоко стоящим. Так было и в настоящем деле. За преданием суду игуменьи Митрофании последовало предание суду Махалина, и этот маленький человек должен был разделить участь той, подле которой его поставила несчастная судьба. К этому присоединилось еще, господа присяжные, и личное качество Махалина, которое я назову благородством и которое, быть может, иные назовут недогадливостью. Когда разнесся слух, что игуменья Митрофания арестована и против нее возбуждено уголовное преследование, тотчас же явился ряд личностей, которые поспешили забежать вперед и предложить свои услуги против нее. История падения игуменьи Митрофании, признаюсь, во многом напоминает мне известный рассказ об умирающем льве, которого все звери боялись при его жизни, но, прослышав о приближающейся кончине его, даже осел, и тот счел себя вправе явиться, чтобы лягнуть уже бессильного в то время льва. Тут, гг. присяжные, было широкое поле для такого рода деятельности! К тому же многим приходилось спасать самих себя, и в этом случае вопрос о разборчивости в средствах казался для них излишним. И эти лица достигли своей цели: они получили свою награду, они купили свою свободу ценой предательства или клеветы. Но не таков Махалин. Он так честен, что не захотел быть доносчиком и достаточно уважал себя для того, чтобы не унизиться клеветою. Он не хотел освобождать себя, явясь в роли, в какой явился здесь перед нами на суде один из свидетелей, вызванных со стороны обвинения. Этот свидетель, гг. присяжные, который, как вы помните, для вида писал себе задним числом расписку от имени Медынцевой в 6 тысяч рублей, для вида ставил бланк на вексель Медынцевой, для вида сам себе определил вознаграждение в 15 тысяч рублей по делу Медынцевой, для вида ездил устраивать ссылку лакея Медынцевой в Сибирь на поселение, и для вида все в одно и то же время являлся с советами к игуменье Митрофании против Медынцевой и к Медынцевой против игуменьи. Это тот свидетель, который, как вы слышали, пришел в одной изношенной одежде к игуменье Митрофании, приютившей его и давшей ему средства к жизни, и который не имел чувства, не скажу благодарности, но даже простого приличия, что имел дерзость явиться здесь на суде и публично свидетельствовать против своей благодетельницы! Это тот, наконец, свидетель, слыша показания которого, вам, вероятно, самим уже приходил в голову вопрос: почему же не он сидит на скамье подсудимых, а Махалин?.. Я уверен, гг. присяжные, что вы отметили уже деятельность Махалина по настоящему делу и дали надлежащую оценку его нравственной личности. Неужели в самом деле можно ставить в вину человеку то, что человек этот, не одаренный ни силой воли, ни особенною силой ума, подчинился влиянию другого, энергичного и сильного умом человека и, преклоняясь перед ним, доверился ему вполне и безусловно? Неужели можно карать человека за то, что он слишком много верил и слишком мало думал? Какова бы ни была судьба игуменьи Митрофании, но я полагаю, что едва ли у кого-либо найдется слово осуждения против Махалина. Такого рода люди не несут с собою смелых замыслов ума; но то глубокое чувство, которым обыкновенно бывает отмечена их жизнь, невольно ставит все наши симпатии на их сторону. Обращаясь к вам, гг. присяжные, с просьбой о признании Махалина невиновным, я пользуюсь не одним только формальным правом защиты просить об оправдании подсудимого; нет, эта просьба моя исходит из убеждения в полнейшей невиновности Махалина в тех преступлениях, в которых его обвиняют по настоящему делу. И если, господа присяжные, ваша совесть, та совесть, во имя которой вы призваны произнести ваш приговор по настоящему делу, помимо внешних признаков невиновности, даст какую-нибудь цену чувству глубокой преданности и тому высокому благородству, о которых я говорил вам, то я остаюсь в твердой уверенности, что просьба моя не останется напрасною и что ваш приговор Махалину будет его полное оправдание.