Избранные речи - [2]

Этим работа не кончилась. Домашние подтверждения недостаточны для Сушкина, и Макаров задумал взять с Медынцевой подтверждение нотариальное, чтобы ни время, ни место взятия бумаги не подлежали сомнению. Является к Медынцевой нотариус Подковщиков и берет заявление. Макаров сидит уже у Медынцевой и дает ей совет подписать заявление, обнадеживая ее ничтожностью этой бумаги. Никого другого, кто бы, по-видимому, от игуменьи дожидался этой бумаги, нотариус не видал. Кто же, как не Макаров, брал эту бумагу?

А в это время не дремлет и игуменья. Обеспеченная первым завещанием Медынцевой, совершенным у нотариуса Рукавишникова, в пользу общины, игуменья заменяет это завещание другим. Медынцева едет в Серпухов и при участии священников Владычного монастыря в качестве свидетелей совершает завещание, где специально подтверждает свои до опеки данные долги, долги, которых, по общему сознанию всех, не существует. Не Медынцевой нужна была эта ложь, а тем, кого это касалось. Что завещание есть дело игуменьи, это несомненно; оно у нее и хранилось до сих пор. Что этим завещанием укреплялись интересы Сушкина – ясно; что с этою целью оно писалось – несомненно. Значит, в Серпухове хлопотали о Сушкине и интересовались им.

Получив эти векселя, Сушкин хорошо понимал, что они низкой пробы. Как же поправить дело? Придумано недурно: Сушкин, старожил Москвы, хорошо знающий, что Медынцева живет в Москве, знающий это от ее опекунов, с которыми вел переговоры до покупки векселей, вдруг усылает векселя для взыскания в Курск, Орел и Тамбов. Переезжая из города в город, его услужливый поверенный заявляет, что Сушкину неизвестно местожительство Медынцевой, и вызывает ее через «Сенатские Ведомости». Кто из граждан читает эту газету? Никто. Пройдет срок, и вот по закону суды постановят заочное решение, оно войдет в законную силу. Сушкину выдадут исполнительные листы, с которыми уже спорить нельзя, и деньги отдать придется. Но, к счастию, в лице опекуна Гатцука и поверенного Иванова Медынцева встретила защиту. Было доведено до сведения властей о Подковщиковской бумаге и приняты законные меры к уничтожению вредных последствий. Тогда пошла иная работа, направленная к тому, чтоб устранить вредных людей, а вредные люди те, кто мешает обобрать Медынцеву. Вы знаете, что старались сместить Гатцука: именем Медынцевой без ее воли уничтожают в «Полицейских Ведомостях» доверенность, данную Иванову. «За что же вы лишаете меня полномочия, не я ли спас вас от разорения, задуманного Макаровым?» – спрашивал он доверительницу. Она изумлена. Она этого не делала. Тогда делается в газетах новая публикация, и обнаруживается ложь первой. Что же делает Макаров? Он спешит заявить, что первая публикация была искажена, что типография ошиблась. Публикация эта делается от имени типографии, вроде извещения об опечатке. Но кто не видывал, кто не читывал «Полицейские Ведомости»? Скажите мне, случалось ли вам встретить редакторские поправки в этой газете? Не припомню такого случая. Поэтому та особая щепетильность, с какою исправляется первая публикация Медынцевой, не есть ли дело Макарова, который увидал, что он нарвался в этом деле?

Я думаю, что дело Сушкина – общее дело игуменьи и Макарова.

Векселя на имя Красных носят тот же след работы игуменьи и Макарова. Красных признался, что игуменья упросила его написать текст, указывая на благо общины; игуменья факта не отвергает. А по передаче этих векселей какой-то г-же Тицнер, по словам того же чистосердечно сознающегося Красных, ведь уж не игуменья, а Макаров потребовал расписки о продаже векселей и получении расчета.

Кроме Тицнер, оказались векселя еще на имя несуществующего лица Карпова. От Карпова они переходят к какому-то Мейергейму. Где этот Мейергейм? Кто он? Этого, как и личности Тицнер, мы не могли узнать. Вообще, кроме Сушкина, характер которого и жадность к наживе мы достаточно изучили и которого смерть освободила от ответственности, прочие владельцы куда-то скрылись, куда-то бежали. Темные люди… Они охотно вступили в темное дело и скрылись от опасности, выдав одну игуменью, рассчитывая, не спасет ли ее сан и положение, не удастся ли ей каким-нибудь способом обмануть правосудие и выйти чистою. А если это свершится? О! Тогда выползут они из своих нор и, осмеивая слабость правосудия, начнут рвать на куски чужое добро, и уже не спрячутся, а гласно будут заявлять свое местожительство, может быть, придадут ему блеск и роскошь на добытые средства.

Но довольно об этом. Темное происхождение и ничтожность добытых обманом векселей явны, явно и участие подсудимых. Оно вызвало со стороны Сиротского суда преследование, к нему присоединилась Медынцева. Началась борьба. И какие же средства для этой борьбы затеяла игуменья?

Игуменья подрывает значение следствия тем, что поданная Медынцевой жалоба писана не ею, а мною, а ею подписана. Да, это так. Но что же из этого? Разве просьбы, подаваемые суду, пишутся теми, кто подписывался? Разве вы, являясь к вашему поверенному или знающему законы человеку, заставляете его под ваш диктант писать нужные бумаги? Вы излагаете ваше желание, просьбу, обстоятельства, а знающий человек или адвокат даст отделку или форму бумаге. И мне странно, что на это обращено внимание ваше не только подсудимыми, но и защитой игуменьи. Разве в вашем портфеле о вашей деятельности нет таких случаев, разве вы стесняете себя способом выражения неразвитых просителей, заявляющих свои справедливые, но неловко выраженные просьбы? Адвокат не писарь; он обязан согласоваться с желанием, а не развитием клиента.