Избранные рассказы - [15]

— Господин полковник, — начал он, — вы сами видели, как далеко отсюда торговые ряды. Обед для нас — чистое наказание. Всякий раз не укладываемся в перерыв, а Хаджи-ага отмечает опоздания и вычитает у нас из зарплаты штраф. Мы только просили построить столовую, и больше ничего.

— Надо было по-человечески поговорить с хозяином. Зачем же устраивать забастовку? — спросил полковник.

— Говорили уже, сколько раз. Все впустую. Хозяин только обещает, а делать ничего не делает, — отвечал Каве.

— Нет-нет, господин полковник! — вмешался Хаджи. — Дело тут вовсе не в столовой. У этого господина другое на уме! Заявил мне, представляете: «Будь я таким жуликом и проходимцем, как ты, давно имел бы не один, а два завода!»

— Так-так, молодой человек, — укоризненно покачал головой полковник. — У тебя, видно, от хорошей жизни голова кругом пошла? А может, и от глупости! Да ты сам понимаешь ли, что говоришь? Ну ладно. Хаджи вас на первый раз простит. Извинитесь перед ним и приступайте к работе.

— Если Хаджи-ага твердо обещает построить столовую! — сказал Каве.

— А это уж вас не касается! — отрезал полковник. — Тут самому Хаджи-ага и решать.

— Я дал ребятам слово и не могу его нарушить. Они, если захотят, пусть приступают к работе, я первым не начну, — заявил Каве.

— Что ж, тогда тебе придется поехать с нами. Потолкуем обо всем, как говорится, по душам, — заключил полковник, поднимаясь со стула.

Слуга, который оставался все время в комнате, делая вид, будто собирает стаканы, скатился с подносом в руках по лестнице и рассказал о случившемся рабочим.

— А Шапур, значит, ни слова не промолвил? — переспросили они его.

— Нет, говорил только Каве.

— Тьфу!

Дверь распахнулась, и на пороге появился Шапур. Он выглядел так, словно только что встал с больничной койки: беспомощный, бледный, растерянный. Еле волоча ноги, он, не глядя в глаза товарищам, прошел в цех. Следом за ним спустился полковник вместе с четырьмя штатскими. Они повели Каве к джипу, а полковник направился к рабочим.

— Кто хочет работать, пусть идет в цех. Остальным — скатертью дорога! А те, кто вздумает и дальше мутить воду, будут иметь дело со мной! Все ясно?

Люди молчали. Потом, поднявшись один за другим, нехотя побрели в цех. Через пять минут пришел инженер.

— Увезли его? — спросил кто-то.

— Увезли.

— Нужно бастовать! Пускай выпустят Каве! — раздался чей-то одинокий голос.

— Хватит, ей-богу! Мало вам, что ли? Все хотите оказаться за воротами? — Инженер был зол. Он говорил быстро и сбивчиво. Того гляди еще поколотит.

— А как же с законом о труде?.. — начал один из рабочих, закуривая сигарету.

— Можешь помочиться на этот закон! — ответил другой. — Дай лучше закурить. Я прощаюсь с вами, ребята. Ухожу отсюда. Вот мое заявление. Передайте его этому подонку! Не желаю больше видеть его сволочную морду!

— А куда пойдешь?

— Да все равно куда! Я везде себе на кусок хлеба заработаю. Чего ради мучиться здесь?!

* * *

Снова в цехе гудели машины, слышался грохот и лязг металла. Все молчали. И именно из-за этого многозначительного молчания пронзительный металлический скрежет особенно резал слух. Пожалуй, впервые шум раздражал рабочих, впервые им чудилось, будто из этого железа они куют себе цепи.

Раздался гудок на обед, и все по привычке бегом бросились во двор. А сверху, с лестничной площадки, на них взирал Хаджи. Под его ухмыляющимся взглядом сперва те, что вырвались вперед, а потом и все остальные вдруг замедлили шаг. Бежать было уступкой хозяину. Спешка означала бы поражение рабочих и бесспорное его торжество.

— Пусть штрафует, пока душа у него через задницу не выйдет! — бросил кто-то.

Засунув руки в карманы, рабочие болтали, не спеша прогуливаясь по заводскому двору. Толковать было, собственно, не о чем, и они, не слушая друг друга, говорили все разом какую-то ерунду и неестественно громко смеялись. Потом те, кто принес еду из дома, достали бутерброды и, сбившись в кружок, заговорили о Каве, прикидывая, что же им все-таки предпринять.

Многие предлагали:

— Давайте объявим забастовку!

Они были похожи на азартных игроков, которые, даже проигравшись в пух и прах, никак не могут забыть свой первый маленький выигрыш.

— Завтра не выйдем на работу. Так и заявим: не нужна нам столовая, пусть дерут с нас штрафы, все стерпим, лишь бы Каве вернулся…

— Только чур, ребята, если снова прикатит полковник, не пасовать! А то опять поплетемся в цех гуськом!

— Ну, всех ему не забрать!..

— Верно, а если спросит, кто тут ваш представитель, скажем, мы, мол, сами себе представители! Нам адвокат ни к чему.

— Подлецом будет тот, кто переступит завтра порог цеха!..

Все повернулись к Шапуру, мрачно стоявшему в стороне. Он успел уже пообедать и курил сигарету, делая вид, будто не слышит разговора. Все ждали, что Шапур подойдет, скажет: «Простите меня, ребята, завтра я — с вами». Они нуждались в нем. Но он и не думал делать шаг к примирению. Стоял себе надутый, словно это они были в чем-то перед ним виноваты… Неизвестно еще, как он поведет себя на следующий день. Но каждый в душе надеялся: «Даст бог, завтра Шапур будет с нами!»

* * *

— Ты — представитель рабочих. Хорошо! Пусть так. Представляй их и дальше. Мы признаем тебя и окажем тебе поддержку. И Хаджи подскажем, чтобы он дал на это свое согласие. И в профсоюз тебя рекомендуем. Но при одном условии. Ты должен будешь обо всех разговорах, обо всем, что происходит на заводе, ставить нас в известность. Если знаешь среди рабочих заводил и смутьянов, назови их.