Избранные произведения в одном томе - [444]

— Да, здесь. Который час? — спросил он. И добавил: — Я всхрапнул. И видел сон.

Похоже, все получилось удачно, не зря он настраивался на воспоминания. Перед глазами до сих пор стояла хрупкая женщина с седеющими светлыми волосами, которая играла с маленькой таксой на лужайке, усыпанной недавно опавшей листвой. Он был счастлив, что хотя бы в этом сне они были вместе; только эти мимолетные сновидения поддерживали его все последние пятнадцать лет, он дорожил ими и не хотел их потерять.

Он открыл глаза. Русский уже сидел чуть в стороне от света, падавшего через открытую дверь бунгало, и раскуривал сигарету. На мгновение он разглядел его грубое, скуластое лицо, которое уже обрюзгло и покрылось морщинами, а потом оно вновь погрузилось во тьму, где тускло светился лишь маленький красный огонек. Он снова закрыл глаза, и к нему сонным видением вернулась та женщина, она уже поймала собачонку и подняла го-лову, словно желая с ним поговорить.

— Еще полно времени, — сказал Питов по-немецки, хотя обычно они разговаривали между собой по-испански. — Они все еще ведут трехчасовой минус-отсчет. Я уже позвонил на стартовую площадку насчет джипа. Эухенио там с обеда, по их словам, он ходит кругами, как кошка, которая впервые собирается окотиться и ищет подходящее место.

Он хмыкнул. Это было не похоже на Эухенио Галвеса… Впрочем, он мог только по-благодарить его за это.

— Надеюсь, — заметил он, — у генераторов ничего не сломается в последнюю секунду. Тут ведь всего-то полторы мили, а там почти полста кило антивещества. Если поле исчез-нет, мало не покажется.

— Обойдется, — заверил Питов. — Все неполадки устранили еще год назад.

— Так не на тех же генераторах, что сейчас на ракете. Эти-то новые, — он нащупал в кармане кисет с табаком и трубкой. — Вот уж не думал, что когда-нибудь в жизни еще раз придется участвовать в очередном испытании ядерной бомбы.

— Ли! — возмутился Питов. — Не пори чепуху! Это же совсем другое дело! Чисто научный эксперимент.

— А раньше что было? Мало мы провели таких вот экспериментов до тысяча девятьсот шестьдесят девятого года?

Он явственно представил себе те, другие испытания, каждое из которых заканчивалось грибовидным облаком высотой с Эверест. И к чему это привело? Соединенные Штаты и Советский Союз разнесли друг друга вдребезги, целое полушарие рухнуло в Средневековье, только людей погибло примерно четверть миллиарда. Включая и ту хрупкую седеющую женщину вместе с рыжей собачонкой, и ту девушку из Одессы, на которой собирался жениться Алексей Питов.

— Прости, Алексей, что-то мне вдруг вспомнилось прошлое. Наверно, из-за сегодняшнего пуска. Он так похож на все те, прежние… — он запнулся, потом продолжил: — До Обернской бомбы.

Вот так. Он все-таки проговорился. За все те годы, что они вместе работали в «Институто Архентино де Сиенсиа Физика», ни один из них никогда не упоминал об этом. В семьях зарезанных и повешенных не говорят о ножах и веревках. Он нажал на кнопку старинной американской зажигалки и поднес язычок пламени к трубке. Он знал, что, сидя поодаль на темной веранде, Питов внимательно вглядывается в него.

— Ты об этом думаешь все последние дни, верно? — спросил русский. И осторожно до-бавил: — Тебе это приснилось?

— Слава Богу, нет!

— Я тоже всегда об этом думаю. Наверно… — теперь, когда это выплыло наружу и об этом можно было говорить, Питов почувствовал заметное облегчение. — Ты же видел, как она падала, правда?

— Правда. С расстояния миль в тридцать. Немного ближе, чем мы будем сегодня вече-ром. Я работал дежурным наблюдателем в Оберне еще до того, что случилось с Нью-Йорком и Вашингтоном, Детройтом и Сан-Франциско. А потом судьба Оберна уже никого не волновала. Мы пытались собрать все данные и представить их в ООН. Мы занимались этим еще двенадцать часов после того, как от ООН ничего не осталось.

— Я никогда не мог этого понять, Ли, — признался Питов. — Я так и не понял, что про-изошло. Да и вряд ли когда пойму. Знаю только одно: мое правительство не запускало ту ракету. В первые же дни после того, как вы начали наносить удары, я толковал с людьми, которые тогда работали в Кремле. Один из них как раз был у Клызенко, когда поступило сообщение о ваших бомбардировках. Он сказал, что Клызенко был потрясен до глубины души. Мы всегда считали, что именно ваше правительство приняло решение о внезапном превентивном ударе, а потом обвинило нас в том, что мы напали первыми. Хотя на этот ваш город Оберн в штате Нью-Йорк упала одна из наших первых ответных ракет.

Он покачал головой.

— Оберн был уничтожен за час до запуска первой американской ракеты. Я знаю, что это так. Мы никогда не могли понять, почему вы пустили только одну эту ракету и вдруг сделали паузу, дожидаясь, пока наши боеголовки обрушатся вам на голову. Почему вы не воспользовались таким преимуществом, как внезапность первого удара…

— Потому что мы этого не делали, Ли! — срывающимся от напряжения голосом проговорил русский. — Ты-то хоть веришь мне?

— Да, тебе я верю. После того, что случилось, и в чем виноваты все мы: и ты, и я, и люди, с которыми ты работал, и люди, с которыми я работал, и твое правительство, и мое — после всего этого пустое дело врать друг другу о том, что произошло пятнадцать лет на-зад… — он неторопливо стал раскуривать трубку. — Но тогда кто ее запустил? Ведь кто-то же это сделал!